Когда осенние печали. Часть 2
Шрифт:
– Он хочет, как дедушка… - Вероника заступилась за внука. – У него будут увольнительные…
– Пару раз в неделю? – Дзюба хмыкнул. – А в остальные дни?.. Мама, пойми, я не могу приезжать к тебе ежедневно… У меня – гора дел, процесс за процессом, я и дома-то только к ночи появляюсь.
– Тем более, - мать смотрела на него грустно и ласково одновременно, и от этого взгляда ему становилось только тяжелее. – У тебя своего невпроворот… Пусть лучше мальчики приезжают после школы ко мне. Во дворе погуляют, с другими детьми пообщаются… Что ты их как в темнице держишь?.. Школа – дом…
– Не забывай, чьи они дети, - Олег нахмурился – мать невольно наступила на его самую больную мозоль. – Им нельзя вот так, как другим, запросто ходить по улице. Они – в группе риска, мама. Так что, решайся, чтобы у меня ещё и за тебя голова не болела.
– Не поеду, сынок… Не обижайся… Не хочу, чтобы эта… твоя… ещё и меня со свету сживала, - говоря о гувернантке внуков, Вероника Григорьевна горестно сдвинула брови. – И где ты её только нашёл?!
– Её не будет, я обещаю. Как только ты переедешь ко мне, я её уволю.
Понимая, что исчерпан последний аргумент, мать на какое-то время замолчала. Наконец, подняв на сына взгляд, произнесла как-то жалобно:
– Если ты боишься за меня, то зря… Ко мне Аля будет приходить…
– Аля… - скептически усмехнувшись, Дзюба забарабанил пальцами левой руки по столу. – У твоей Али очередной запойный период…
– Ты её не осуждай… - мать заговорила тише. – Несчастная она…
– Она знала, чем эта её «любовь» закончится.
– Так сердцу не прикажешь…
– Сердце… Она хоть знает, что такое – сердце?.. Ты про неё даже не вспоминай. Как только Мишка отправится на учёбу, ты переезжаешь ко мне. Других вариантов нет.
– Вариант есть… - Вероника Григорьевна сложила руки домиком на груди и подняла на сына умоляющий взгляд.- Олежек… Привези мне Таню?..
– Что?!
– Ну, какая из неё монахиня… Она же туда от отчаяния пошла, а не из-за веры. Плохо ей там, сердцем чую… Привези, сынок?..
– Мама… - едва сдерживаясь, чтобы не заорать, Олег стиснул зубы. – Чтобы я больше таких разговоров не слышал. Нету никакой Тани… И не было…
– Ну, тогда я сама за ней поеду. Не чужая она мне… что хотите со мной делайте… А – не чужая.
***
Тёплый июньский дождик, барабанивший всю ночь по крыше автомобиля, прекратился – тучи, так плотно окутавшие всё небо, вдруг рассеялись, обнажив бледно-голубую основу, по восточному краю плавно переходящую в розоватую канву, с каждой минутой поднимающуюся всё выше и выше…
…Приоткрыв дверцу своего внедорожника, Олег сидел, откинувшись на подголовник и закрыв глаза… Густой травяной аромат врывался в дорогой салон с каждым порывом летнего ветерка, заполняя всё пространство автомобиля. Казалось, что вот так можно сидеть бесконечно – вдыхая свежий рассветный воздух и наслаждаясь утренней прохладой, идущей от старых монастырских стен.
Он нарочно выехал из
Впрочем, это могло быть лишним… о том, что это самое решение принято им окончательно и бесповоротно, говорили цифры на спидометре – он даже боялся смотреть на них, когда мчался по ночной трассе… Этому решению не помешала даже всё ещё не поправившаяся кисть – пальцы шевелились уже веселее, но всё ещё с трудом держали предметы, поэтому рулить приходилось на свой страх и риск, практически одной рукой…
Что послужило толчком… печальные глаза тоскующих по маме сыновей?.. Неустанные мольбы его собственной матери?.. Или звонок настоятельницы монастыря – неожиданный, сделанный вопреки всем канонам…
«Я хочу поговорить с вами… - матушка Серафима, как представилась ему настоятельница, говорила приятным, грудным голосом. – Это не по просьбе вашей бывшей жены… Я звоню по собственной инициативе, а номер телефона узнала в справочном…»
…Он не был готов к этому звонку, поэтому воспринимал всё сказанное с трудом… и лишь потом, положив трубку, долго и мучительно вспоминал обрывки фраз, долетевшие до его сознания…
«Я знаю всю историю сестры Татианы. Я могу судить… Монашество – не её удел. Она этого не понимает, ею движет лишь чувство вины и желание замолить свой грех… Но это разные вещи. Я не призываю вас простить свою бывшую жену… Я лишь хочу сказать вам, что у неё не хватит сил… быть послушницей нелегко, а стать монахиней – для многих непосильная задача… К этому нужно прийти… А ваша жена – она слишком слаба для такого испытания. Она просто не дойдёт до конца… Вера излечивает души… Но такой веры у неё нет…»
После этого звонка он ещё долго боролся сам с собой… Решение пришло неожиданно, спонтанно… Отправив детей к матери, Олег тут же снова сел в машину…
…Если бы он увидел её в толпе на улице, то вряд ли бы узнал. Длинная, почти до пят, юбка… платок, покрывающий волосы до последней прядки… Лицо – исхудавшее, измученное, то ли тяжёлой работой, то ли непосильными думами… Глаза – они и раньше были большими, а теперь кажутся и вовсе огромными – печальные, потухшие… Даже ежедневные молитвы не смогли зажечь в них живой огонёк…
– Таня…
…Она не знала, кто зовёт её… Ей лишь сказали, что нужно выйти – с разрешения матушки Серафимы. Она ожидала увидеть кого угодно… только не его.
– Здравствуй… - она сказала это одними губами, почти беззвучно, не отрывая испуганного взгляда от его побледневшего лица… Она смотрела, как будто пыталась понять – с какой целью он здесь… какую новость привёз… какую ещё кару уготовил…
– Не бойся… - видимо, почувствовав её страх, Олег сделал осторожный шаг вперёд. – Я приехал за тобой…