Когда приближаются дали…
Шрифт:
Подошел начальник Васильев, и по тому, как он торопил Багрецова, Макушкин понял, что жаловаться не стоит, и здесь он не найдет справедливости. «Леший их знает, — подумал он, отходя в темноту, — один большой начальник, а другой просто инженер, мелкая сошка, а вроде как одинаковые. Видать, они оба…» — и он мысленно покрутил пальцем у виска.
А совсем уже поздно, когда начальник убедился, что опыты пора приканчивать, к дежурному монтеру прибежал Багрецов.
— Вы простите меня, — говорил он сонному Макушкину, лежавшему на жестком диванчике в будке дежурного. — Мы друг друга не поняли. Некогда было объясняться…
Он
— Так и есть, — сказал Багрецов, глядя почему-то на часы. — Температура нормальная. А тогда мне показалось…
Макушкину хотелось спать, но пересилило любопытство. Оказалось, что не карандаш это был, а электрический градусник и не часы это были, а вроде как вольтметр, где стрелка показывала температуру.
— Это самая обыкновенная штука, — объяснял Багрецов. — Разница в том, что градусник надо держать десять минут, а здесь — секунду.
В свое время, когда Макушкин работал на фабрике, он ухитрялся часто бюллетенить: приходил к врачу и в ожидании приема умел вытворять всякие штуки с градусником, чтобы повысить температуру.
— Изобрели на нашу голову, — хмуро сказал он, тыча себе в нос, щеку, шею градусником-карандашом. — Раз — и готово.
Он смотрел на циферблат и видел, как тоненькая стрелочка показывала одно и то же число «36,6». Все ясно, можешь отправляться на работу.
Багрецов не обратил внимания на реплику Макушкина и продолжал:
— Здесь, в наконечнике, — чувствительный полупроводник-термистор. Он превращает теплоту в электрический ток. Но ведь теплоту можно измерять и на расстоянии. Это я и сделал, когда направил на вас аппарат… Ватник расстегнули — стало больше излучаться тепла…
— Вроде как от печки, — с ухмылкой заметил Макушкин. — Вспотеешь тут бегамши… Выходит, что направил трубочку на человека — и сразу видно, волынит он или вкалывает будь здоров.
— Это и так видно, — не преминул съязвить Вадим, хорошо зная, как работает Макушкин. — Вам, как электрику, следовало бы поинтересоваться термисторами. Это самое обыкновенное чудо. Вон в окошке — звезда. Видите, как горит?
— Вижу, — неохотно откликнулся Макушкин, так как пришлось пригибаться и вставать, чтобы разглядеть звезду, на которую указывал инженер. — Горит — будь здоров!.. Выдает полным накалом.
— Так вот, если на нее навести специальный телескоп с термистором, то можно узнать, какая на этой звезде температура. Понятно?
— Чего ж тут не понять? Но только в другой раз насчет времянок поглядите. Мне же из-за вас холку намнут, будь здоров. Одна авария уже была, с меня хватит.
— Извините, это я впопыхах, — искренне признался Вадим. — Батарейку искал, а она, оказывается, в чемодане лежала. Никакой проводки для нового прибора не требуется. Вот он, пожалуйста. — Он вытащил из кармана аппарат, похожий на обычную фотокамеру с телеобъективом.
Всю технику, которая его окружала, Багрецов готов был сделать карманной. Сверхминиатюрный всеволновой приемник, крохотный магнитофон и телевизор-малютка — все это для него было пройденным этапом. Но он мечтал о конструкциях, далеких от его специальности, и уже кое-что спроектировал. Если же дело касалось радиотехники или чего-то близкого к профессии Багрецова, то его фантазия здесь была неистощима. И действительно, сейчас он показывал Макушкину карманный термолокатор, которым можно определять температуру какого-нибудь нагретого тела, причем на довольно большом расстоянии.
— Вы курите? — спросил Вадим и, получив утвердительный ответ, попросил: — Закурите.
Макушкин нашарил в кармане спички, достал пачку сигарет и, удивляясь, как это людям не надоест даже после работы заниматься всякой скучной техникой, сунул сигарету в рот.
— Выйдем на улицу, — предложил Багрецов.
Набросив на плечи ватник, Макушкин неохотно поплелся за москвичом. Ничего особенного инженер не показывал. На далеком расстоянии, когда уже стал совсем неразличим огонек сигареты, положенной на землю, Багрецов находил ее сразу, стоило лишь поводить трубкой аппарата. Стрелка прибора так и прыгала за шкалу, точно не сигарета лежала на земле, а раскаленная болванка. Аппарат показывал, откуда струится тепло: то из дымовой трубы, то из приоткрытой двери конторы. Лампочка у проходной будки излучала не только свет, но и тепло. Остывал мотор компрессора, и стрелка показывала, что он еще горяч. Под ногами тоже было тепло — здесь зарыт силовой кабель. Чуть-чуть нагревались провода, подвешенные на столбах, и маленькая трубка аппарата ловила ничтожную их теплоту, превращая ее в движение светящейся стрелки на шкале.
Но это была чужая, незнакомая техника, которая мало интересовала Макушкина. Да и к своей-то он относился с неприязнью: все чего-то новое придумывают, непонятное — аж башка трещит. Учить заставляют, инструкции читать. А получка как была, так и остается прежняя. Задаром, что ли, голову ломать? Дураки-то повывелись.
Он готов был уже оставить Багрецова, но тот вдруг рассмеялся:
— Не спрячешься, — и, показывая в темноту, где горели зеленые светящиеся точки, объяснил: — Тоже тепловой излучатель. Ишь, глазищи-то выпучила.
Кошка перебежала за куст, но и там была найдена термолокатором.
— А ежели, к примеру, заяц? — наконец-то проявился интерес у Макушкина. — Далеко его учуешь?
— Не пробовал, но думаю, метров за двести-триста. Конечно, если земля холодная.
— Ну, а человек, — коли по степи идет?
— Километра за два можно обнаружить. Да вот хотя бы… — Багрецов услышал голоса у проходной будки и направил туда рефлектор аппарата. — Здесь, конечно, близко, но все-таки…
Хоть и весьма несовершенен был термолокатор Багрецова, построенный на принципах общеизвестных аппаратов, но он определил, откуда исходила теплота — от лампочки над дверью проходной будки или от группы людей, которые сейчас о чем-то спорили возле этой двери.
— Будь здрав, «профессор», — насмешливо приветствовал Макушкина знакомый, видно, парень, снимая кепку и низко кланяясь. — Как жизнь профессорская? Не худо тебе здесь на научных хлебах? Не выгнали еще?
— Давай проходи, — угрюмо буркнул Макушкин. — Нечего тебе здесь делать.
— Насчет дел помолчал бы, «бегунок». Как вы считаете, ребятки? — Парень обернулся к своим спутникам.
— «Бегунок» и есть, — подтвердил кто-то. — Другого прозвища не подберешь.
На «бегунка» особенно сердился Макушкин. Но ведь не кто иной, а сам виноват. Чуть что — грозился: «Давайте расчет. Шалавых нету. Подавай «бегунок»! Запомнили ему это слово, так с ним и путешествовал, как с обходным листком.