Когда приближаются дали…
Шрифт:
Он подбегает к ней, и Надя пугливо жмется к его плечу. Возле куста, словно пытаясь взлететь, подняла крылья будто окровавленная красноголовая птичка. Сейчас она кажется раскрашенной фарфоровой статуэткой. Глаза, подернутые пленкой, раскрытый клюв… Наверное, в последние свои минуты хватала воздух в густом липком дожде. Багрецов догадывался, что распыленная масса, чем-то напоминающая жидкое стекло, падала сверху, обволакивая все живое в этом саду. Но зачем это нужно? Чья злая воля умертвила его? Дикое издевательство над природой, и простить этого нельзя.
Вадим оторвал от земли щегла, чтобы показать начальнику строительства. Сад обходили стороной. Надя совсем расстроилась,
С этих пор он никогда не сможет назвать Надю «щегленком». Никогда.
Глава третья
Никто из химиков не слыхал о «лидарите»
Итак, в институт, где работал Багрецов, пришла бумага из некой организации, которая пышно именовалась НИИСТП (Научно-исследовательский институт строительно-технических проблем). Багрецову было приказано составить список телеметрических приборов для передачи на расстояние примерно таких показателей, как влажность, температура, механические деформации — всего, что требуется строителям.
Багрецов составил список, взял приборы и на другой же день отправился «в распоряжение начальника ОКБ НИИСТП товарища Васильева А. П.». Единственно, что знал Вадим, — стройка находилась где-то в Западной Сибири, вдали от крупных населенных пунктов — в неизвестных Вадиму местах.
Встреча с Васильевым не так уж волновала Багрецова. Начальник особого конструкторского бюро и он же руководитель строительства. Наверное, опытный администратор, погрязший в хозяйственных заботах.
Но как бы удивился Вадим, познакомившись с «опытным администратором» Васильевым и увидев его за столом в своем кабинете.
Васильев приходил на работу очень рано, когда его никто не мог беспокоить. Это время отдавалось самому главному. Тут формулы, колонки цифр, беглые рисунки, эскизы, собранные в толстой пронумерованной и прошнурованной книге, сухо именуемой «технический дневник». Прежде чем сесть за письменный стол, он долго, как хирург, мыл руки, вытирая их, придирчиво осматривал каждый палец — не осталось ли чернильных пятен — и лишь тогда брался за перо. Работал он с увлечением. Васильеву немногим больше пятидесяти, а он торопится, боится, что не успеет выложить все свои идеи, экспериментально доказать их плодотворность и все это передать людям.
Но вот когда ему, инженеру-механику по образованию, предложили руководить конструкторским бюро в институте, где решались проблемы строительства и где властвовали представители «чистой науки» — физики, химики, которые потом вынуждены были объединиться под флагом «физико-химической механики», то на первых порах он растерялся. Новая наука с огромной будущностью. Совсем недавно ее создали советские и зарубежные ученые. Как он сможет объединить у себя в конструкторском бюро, которому приданы лаборатории и физиков, и химиков, и механиков, интересы ученых всех этих специальностей? Прошел месяц, и Васильев понял, что в лабораториях его КБ далеко не все жаждут такого сотрудничества, а потому и работа идет ни шатко ни валко.
С самого первого дня, как только Васильев переступил порог института, его стали считать несусветным чудаком. Но не потому, что, скажем, он оказался рассеянным, как принято думать об ученых, или встряхивал пробирку, говоря при этом: «Видите, что-то черненькое там белеется?» Не искал он и свою палку, висевшую на руке. У нового начальника были иные странности. Знакомясь с сотрудниками, он вызывал их поочередно в кабинет. Приходит к нему в назначенный час молодой диссертант. Васильев говорит, что просмотрел все его отчеты, диссертацию, и тут же с места в карьер советует оставить научную работу. «Таланта, — говорит, — у-вас нет. Не мучайте себя и нас. Пока не поздно, займитесь полезным делом».
К новому начальнику многие молодые ученые стали относиться с уважением. Действительно — талант, и заслуг у него в прошлом достаточно. Но находились и другие. «При чем тут наука? Если ты инженер, то сиди на заводе, занимайся массовой продукцией. А здесь научный институт. Ученый выбирает себе тему и чаще всего работает над ней всю жизнь. Он однолюб, изучает тему до тонкости, пока не будет ее знать лучше всех. Только такой ученый, не заглядывая в справочник, может ответить, к примеру, какова звукопроводность пенобетона такой-то марки при минусовых температурах. А вы говорите «Васильев!» Что он может?» Перед войной Васильев конструировал танки, потом подводную установку для разведки нефти, наконец, пришел в строительный институт разрабатывать технологию массового производства домов. Все это были звенья одной и той же цепи.
В институт строительно-технических проблем Васильев попал не случайно. По существу, его направили туда как автора ценного и весьма оригинального изобретения, которое было необходимо срочно реализовать. Сборные дома, крупноблочное строительство, дома из новых материалов, в том числе из пластмассы, — все казалось пройденным этапом в сравнении с новизной Васильевского изобретения.
К сожалению, дома, построенные по его принципу, должны обойтись довольно дорого — так же, как из пластика, потому что в состав быстротвердеющей массы, из которой делается дом, входит так называемый «лидарит» — синтетический материал, созданный двумя авторами, Литовцевым и Дарковым.
Доктор химических наук Литовцев руководил лабораторией, где разрабатывались некоторые синтетические материалы, необходимые для строительной промышленности. Эта лаборатория, где работал инженер Дарков, была несколько на отшибе от института, считалась «отдельной» и подчинялась только руководству института. — Будучи с Васильевым почти на равных правах, доктор химических наук не скрывал своего пренебрежения к инженеру-механику, который-де, ничего не понимая в химии, ставит невыполнимые технические условия. И летучесть, оказывается, у «лидарита» большая, и вязкость не та, и, главное, стоимость велика.
И сейчас пришлось милейшему Валентину Игнатьевичу прилететь к черту на кулички. Мало ли что!
Васильев сидел в своем кабинете — крохотной комнатушке сборного домика — и, неприязненно посматривая на гостя, задавал себе один и тот же вопрос: зачем Литовцев летел в такую даль?
Не снимая пальто, Валентин Игнатьевич развалился на диванчике и, поглаживая лысину с темным венчиком волос, благодушно рокотал:
— Ну и грязища, я вам скажу… Пока ехал с аэродрома, думал, богу душу отдам. Трясет, мотает по ухабам, колдобинам. Но что поделаешь! Как говорили латиняне, «салюс публика — супрема лекс». То есть «общее благо — высший закон». Мой молодой соавтор товарищ Дарков изволили заболеть, вот и пришлось потрясти свои старые кости.