Когда пришли триподы
Шрифт:
Она и Ильза сидели в гостиной, когда однажды в субботний полдень мы с Энди вернулись с велосипедной прогулки – нам пришлось сократить ее, потому что начался дождь. Они оценивали антиквариат, а Анжела помогала им. Тогда Анжеле было семь лет, она блондинка, хорошенькая и умная. Папа из-за нее просто свихнулся. Она держала в руках фарфоровую собачку и говорила, какая она красивая, а Марта улыбалась ей: она любила людей, которые любят фарфор и вообще антикварные вещи. Я никогда не мог до конца понять, насколько моя сестра подлиза.
Я спросил:
– Можно
– Можно, Марта? – спросила Ильза.
– Нет, – резко ответила Марта. – Меня нельзя отвлекать, пока я занимаюсь этим. Сколько я заплатила за эту тарелку? Память мне изменяет.
Ильза улыбнулась мне одной из своих беспомощных успокаивающих улыбок, которые доводили меня до бешенства. Она не хотела спорить с Мартой и в то же время хотела, чтобы я был доволен.
– Лаври, на кухне шоколадные пирожные. Я их сегодня приготовила. Если хочешь, они в маленькой каменной вазе…
Я перебил ее:
– Спасибо, не хочу.
На самом деле эти пирожные – одно из немногих ее блюд, которые мне нравились, но я был не в настроении принимать взятки. Я подумал, что ненавижу, как она называет меня Лаври и этот ее акцент. Я съеживался, когда она разговаривала с учителями в школе на родительских днях.
К тому же мы с Энди купили себе шоколада в деревенской лавочке на пути домой. Похоже, Энди все же был не прочь заняться шоколадными пирожными, поэтому, для отвлечения, я припомнил спор, который у нас произошел во время поездки. Энди где-то прочитал, что уничтожение треножников – величайшее преступление в истории: первый контакт с другой разумной расой, и мы так уничтожили его. Меня это не очень занимало, в то же время не хотелось и соглашаться.
Я напомнил ему, что он не так дружелюбно относился к триподам, когда мы сидели в сарае. Он ответил, что это не мешает ему впоследствии более уравновешенно взглянуть на вещи.
Я сказал:
– И не забудь, что именно трипод напал первым. Ты видел, что случилось с фермой?
– И все-таки нужно было больше узнать о них. Очевидно, это была разведывательная экспедиция. Разрушение фермы, должно быть, просто ошибка.
– Танк нес белый флаг.
– И играл классическую музыку, – насмешливо добавил Энди. – Как это много значит для существ из другой солнечной системы.
Именно я в то время считал это нелепым, но у нас с Энди часто бывало, что мы менялись сторонами в споре.
Я сказал:
– Может, наши и ошибались, но они по крайней мере старались действовать цивилизованно. А американцы вообще своего не трогали, а он сам себя взорвал.
– Думаю, разрушения двух из трех достаточно, чтобы нас объявили враждебной планетой. Экспедицию отозвали, а последнего трипода взорвали, чтобы у нас было как можно меньше сведений об их технологии. На тот случай, если мы отправимся за ними. Они знают, что у нас есть ракеты, значит, мы на пороге космических полетов.
Я устал от этих споров. Возможно, мы упустили свой единственный шанс установить контакт с чужаками. Я тогда не очень беспокоился из-за этого, да и сейчас не тревожился.
– Во всяком случае, все кончено, – сказал я. – После такого разгрома они не вернутся. Хочешь поиграть на компьютере? У меня новая игра с драконами.
Энди взглянул на часы:
– Мне пора домой. Уже почти пять, а я обещал Миранде вернуться рано. Она опять уходит.
Миранда – это его мать. Как и Марта, она хочет, чтобы ее звали по имени. Она часто отсутствует, и Энди поэтому много времени проводит у нас. Однажды я слышал, как папа с Ильзой говорили, что у Энди нет дома. Они очень заботились о чужих домах. Но самого Энди это, казалось, не беспокоит.
Анжела, должно быть, слушала нас.
– В пять новое шоу, – сказала она и включила телевизор. Я молча смотрел на нее, думая, что сказала бы Марта, если бы это сделал я. Марта потянулась и зевнула.
– Ну, это конец оценке. Но мы много сделали. Что за шоу, Анжела?
– Триппи-шоу.
Вслед за надписями показалось множество мультипликационных треножников, они плясали безумный танец: составителей программы будто бы вдохновило появление триподов. Дикая музыка – удары тяжелого металла и рока – смешивалась с обрывками традиционной музыки, включая один довольно привязчивый мотив.
– Не думаю, чтобы мне это понравилось, – заявила Марта.
Анжела, сидя на ковре скрестив ноги, не обратила на ее слова внимания. Но Марта и не заикнулась о том, чтобы выключить телевизор.
Я сказал Энди:
– Поеду с тобой. Больше нечего делать.
Мой отец – жилистый, не очень высокий человек, носит очки. Он похож на атлетическую версию Вуди Аллена, только говорит не так быстро. В то время он был агентом по продаже недвижимости и проводил много времени в отъездах, включая и уик-энды.
Я не очень хорошо помню, как складывались его отношения с моей матерью, за исключением того, что они иногда целыми неделями не разговаривали друг с другом. Помню, как они говорили со мной по отдельности, как будто они два разных кегельбана с единственной кеглей, а кегля эта – я. С Ильзой ничего подобного. Отец замучивал разговорами и ее, и Анжелу. Однако со мной он никогда много не разговаривал. Вероятно, на меня приходилось три процента его разговоров, да и эти проценты были вынужденными.
Однажды в воскресенье я остался один: папа показывал клиентам дом, а Марта взяла с собой всех остальных на передвижной рынок антиквариата. Она и меня спросила, хочу ли я ехать с ними, я отказался под предлогом домашних заданий. Но это было правдой лишь отчасти: большую часть заданий я сделал в пятницу вечером.
Закончив остальное, я был свободен. Приготовил себе сандвич с беконом, поиграл в игру с драконами, просмотрел комиксы в воскресных газетах, и все еще было четверть одиннадцатого. Я подумывал, не позвонить ли мне Энди, и тут услышал машину папы.