Когда сгущается тьма
Шрифт:
— За что?
— Думаю, ты сама знаешь, и тебе не нужны мои объяснения.
— Твой отец любил тебя сильнее, нежели большинство отцов любят родных детей.
— Вся его жизнь была одна сплошная ложь, и он сделал меня ее центром.
— Его любовь к тебе не ложь.
— Это не аргумент, — покачала головой Алисия.
— А что тогда аргумент?
— Правда, — сказала Алисия, — вот что в конечном счете решает все.
— Правда заключается в том, что твой отец потерпел жизненный крах из-за того, что какой-то террорист взорвал в кафе бомбу, убившую его жену и дочь.
После этих слов противоречивых чувств и эмоций только прибавилось. Но Алисия чуточку смягчилась.
— Почему ты согласилась взять приемного ребенка?
— Мы очень хотели иметь детей. Но я так и не смогла забеременеть.
— Ты знала о моих биологических родителях?
— Конечно, нет. Я думала, что удочерение состоялось по всем правилам.
— Но папа-то знал, что это не так.
Мать пожала плечами, словно пытаясь ей объяснить, что некоторые вопросы лучше оставить безответными.
— Как я уже говорила, эти люди разрушили его жизнь. Должно быть, он так понимал справедливость.
— Подожди секунду. Ты что — хочешь сказать, что мои биологические родители подложили бомбу, убившую его семью?
— Ну нет. Я ничего не знаю про этих людей — ни кем они были, ни чем занимались. Но при всем том являлись повстанцами.
— Стало быть, заведомо виновны?
Мать не ответила, но Алисия упорно ждала, не желая, чтобы она отделалась молчанием. Наконец мать сказала:
— Надо понимать, какое тогда было время. Твой отец, я уверена, стремился только к тому, чтобы дать любящую семью и обеспечить безоблачное будущее невинному ребенку, чьи родители отнюдь не были невинными.
Алисия кивнула, но не потому, что согласилась с матерью, а просто уяснив ее позицию.
— Давай на время оставим вопрос, есть ли смысл в подобной логике. Меня больше беспокоишь ты и твои слова.
Шум, все время доносившийся из-за двери, неожиданно усилился. Судя по всему, прибыла новая партия гостей. Уходить же, похоже, никто не торопился.
— Нам действительно пора спуститься, — сказала мать.
— Я уже почти закончила.
— Мы можем поговорить об этом позже.
— Нет, я хочу поговорить об этом сейчас.
Металл, прозвучавший в ее голосе, поверг мать в оцепенение, но еще больше удивил саму Алисию. До сегодняшнего дня она говорила и себе, и другим, что не желает знать некоторые вещи. Но сейчас все изменилось. Ее биологическая бабушка не являлась больше некоей абстракцией. Алисию также сильно затронули слова Джека о невинной женщине, которая принесла себя в жертву, дабы правда восторжествовала. Она не могла забыть о повитухе, которая, уловив чутким ухом имя, выкрикнутое роженицей в пароксизме душевной и физической муки, на основании одной этой скудной информации ухитрилась разыскать бабушку ребенка, за что и расплатилась впоследствии собственной жизнью. Алисия поняла, что устала прятаться за пустыми, лживыми словами.
Мать, собравшаяся было встать с кресла, снова откинулась на подушки.
— Ты помнишь видеокассеты с записями аргентинских мультфильмов, которые мы с папой любили смотреть вместе? Те, что про ведьму? — спросила Алисия.
— «La Bruja de la Cachavacha»? Конечно, помню.
— Мои биологические родители содержались в секретной тюрьме, которая называлась La Cacha. Ей дали это название в честь мультфильма, поскольку главной героиней там была ведьма, которая умела делать так, чтобы люди исчезали.
Мать опустила глаза.
— Довольно зловещее совпадение.
— Если только это совпадение.
— Брось, Алисия. Твой отец не мог знать названия этой тюрьмы.
— Почему?
— Как он мог… как мог нормальный человек сидеть рядом с маленькой девочкой и смотреть с ней эти мультфильмы, зная, что ее родители умерли в тюрьме под названием «Ла-Кача»? Это как минимум негуманно.
— Согласна.
— В таком случае твой отец должен был быть настоящим социопатом.
— Да, — сухо сказала она. — Должен был.
Мать поняла, на что намекает дочь, и чуть не выпала из кресла.
— Этот разговор зашел слишком далеко. После того, что произошло на прошлой неделе, у тебя неизбежно должны были возникнуть вопросы, и я могу это понять. Но глумиться над памятью отца, да еще в тот день, когда он лег в могилу, я тебе не позволю.
— У меня также есть ряд вопросов о женщине, на которой он был женат.
— Ты и меня собираешься оскорблять?
— Вспомни свидетельство о рождении. Там сказано, что в момент удочерения мне исполнилось два года, хотя в то время мне было всего две недели.
Мать заткнула уши.
— Не желаю ничего этого слушать.
— Уверена, папа знал, что оно фальшивое.
— Я ухожу! — Грасиела поднялась и направилась к двери.
— И ты тоже об этом знала.
Услышав это обвинение, миссис Мендоса замерла на месте и в полном молчании простояла так не меньше минуты, не поворачиваясь к Алисии.
— Все школьные годы мне не давал покоя вопрос, почему я старше всех в классе. Думала даже, что у меня обнаружилась задержка в развитии. Но в действительности я была там младше всех.
Мать продолжала хранить молчание.
— У тебя нет ответа на эти вопросы, не так ли?
Грасиела начала было поворачиваться к ней, но вновь замерла. Казалось, что она не может смотреть Алисии в лицо. Или просто не хочет, чтобы та заметила выступившие у нее на глазах жгучие слезы стыда.
— Похоже, что нет. — Дочь тоже поднялась с места и прошествовала мимо матери к двери.
— Алисия! — крикнула ей вслед Грасиела, нота, распахнув двери, пошла по коридору и даже не оглянулась.
Дом был полон гостей, которые мирно беседовали, разделившись на группы и группки. В одной руке они держали бокалы или тарелки с закусками, а другой по старинной латиноамериканской традиции жестикулировали, помогая себе выражать мысли. Несколько человек попытались было привлечь внимание Алисии, но она, не обращая на них внимания, шла дальше, рассекая толпу. Так она пересекла гостиную, подошла к двойным дверям, ведущим в патио, открыла их и нашла наконец уединенное место рядом с фикусовым деревом, росшем на заднем дворе.