Когда сливаются реки
Шрифт:
— Мама, мамочка, и я пойду! — вскочила с лавки Марфочка. — Как там весело, Алесь! — И она горящими глазенками взглянула на брата.
— Что же, давайте завтракать... Мне тоже хочется там побывать. — И Алесь сел за стол на отцовское место.
Мать быстро сняла праздничную скатерть и, застлав край стола чистым широким полотенцем, поставила миску с оладьями, сковородку жареного сала, огурцы и крынку кислого молока. Они сели втроем, всей своей маленькой семьей, и никогда еще Алесю не казались такими вкусными оладьи, как сегодня. Уют отцовской хаты, солнечные нити на стене, спокойная синь озера, видневшегося за окном, тихие шорохи ветра в палисаднике — все это трогало и успокаивало душу. «Наконец я дома, и вся семья вместе...» Сознание ответственности за нее, сознание того, что он сидит в заветном углу, занимая место отца, придавало Алесю, помимо его воли, серьезность и уравновешенность. Но сегодняшний праздник песни выводил его из этого равновесия. Он спешил есть, боясь опоздать...
Алесь помнит, как в июльские дни сорок четвертого года по дороге на запад от села Долгого и от литовского и латышского сел Лукшты и Эглайне, расположенных около озера, убегали разбитые фашистские части. Немного времени прошло с той поры, как при советской власти свободно вздохнула эта земля. А людей около озера Долгого уже не узнать. Изменились даже привычки.
Отец рассказывал Алесю, да и сам он помнит, что прежде каждое село этот летний праздник справляло отдельно: долговцы на Ивана Купалу жгли огни и прыгали через них, лукштанцы на Йонинес [1] водили хороводы у костров на берегу и гадали на венках, эглайнцы в ночь Лиго [2] высоко поднимали бочки со смолою, поджигали их и при ярком свете всю ночь пили пиво, пели и танцевали.
1
Праздник Ивана Купалы (лит.).
2
Праздник песни (латышск.).
А теперь все соседи в знак общей победы над фашистами решили собраться вместе. По-новому называются и села: Долгое — «Червоная зорька», Лукшты — «Пергале», Эглайне — колхоз имени Райниса. По-новому отмечают они летние праздники.
Алесь спешил, хотя подрумяненные, поджаренные оладьи были вкусны, — ему не терпелось поскорее попасть туда, на берег озера, где можно встретить тех, с кем вместе рос, учился, играл, тех, с кем теперь вместе придется работать. Он уже допивал чашку кислого молока, когда дверь в хате открылась и на пороге появилась широкоплечая, приземистая фигура Захара Рудака.
— Привет начальству! — весело произнес он, расправляя пышные усы.
Алесь несколько растерялся, хотел ответить и не успел — Захар Рудак крепко обнял его и встряхнул:
— А мы, брат, тебя так ждали, елки зеленые!.. Сегодня у нас коронный день — хорошо, что ты явился!
— Шутишь, Захар Семенович, — какой я начальник? Или, может быть, на это намекаешь? — И Алесь, вынув из кармана свое удостоверение, не без удовольствия протянул его Рудаку.
Тот быстро пробежал глазами бумагу и вернул ее.
— Ну и формалист же ты, товарищ Иванюта! Да мы тебя и без этой бумажки примем... Садись, браток, расскажу, что у нас делается.
Они сели за стол. Рудак вытащил из кармана желтой брезентовой куртки сверток бумажек.
— Видал? Строить еще не начали, а у меня тут уже целая походная канцелярия... Хорошо еще, что Гаманек помогает, а то пропал бы!
— А где Якуб Панасович? — не преминул спросить Алесь. — Я о нем соскучился.
— Видно, думает, что ты еще спишь, жалеет, не хочет тревожить своего ученика. А может, как всегда по воскресеньям, у озера с удочками сидит... Любит рыбку старик!.. Да мы его найдем, никуда он не денется. А ты письмо наше получил? — вдруг серьезно спросил Рудак.
— Еще месяц назад...
— Ну и как?
— Сделал, что просили. Правда не совсем, но имел в виду типовой проект, прикинул так, что мои расчеты не должны сильно отличаться от окончательной сметы.
Рудак повеселел и, тронув Алеся за плечо, сказал:
— Смотри, Алесь, сюда, — хоть мы и не инженеры, а кое-что тоже прикинули тут с Гаманьком...
И сразу став озабоченным, Захар Рудак начал излагать свои расчеты. В простой ученической тетради Алесь увидел ровные и мелкие, как мак, буквы, выведенные рукой Якуба Панасовича, и колонки аккуратных цифр. Алесю еще тогда, когда он был школьником, казалось, что ни у кого на свете нет лучшего почерка, чем у их учителя, он даже пытался подражать ему. Но сейчас перед ним были не тетрадки со школьными диктантами и примерами, а выкладки и расчеты.
— Я вижу, мне тут и делать нечего, — усмехнулся он. — Вы с Якубом Панасовичем сами все рассчитали.
— Ты, браток, зубы не скаль, мы тебя не даром учили и приезда твоего ожидали, — начал, обидевшись, собирать бумаги Рудак. — Но и нашу большевистскую помощь не отбрасывай. Кое-что смекаем.
— Вот уж не думал, что наш парторг такой обидчивый! — Алесь взял у Рудака тетрадь, стал внимательно знакомиться с цифрами.
Рудак работал бригадиром в колхозе недавно. Во время войны, когда он, раненый, лежал в одной из хат Долгого, приглянулась ему скромная девушка Катя. «Я обязательно к тебе вернусь, только бы война кончилась», — пообещал Рудак, целуя ее на прощание. И сразу же после войны Захар приехал в Долгое, хотя прежде жил и работал на рыбных промыслах около Мурманска. Маленькая Катя стала его женой и, как он называл ее, «золотой рыбкой». Рудак отпустил усы и работал в колхозе так усердно, что никто из долговцев не мог себе и представить, будто Захара когда-то не было среди них.
Алесь тоже уважал Захара Семеновича. Несмотря на довольно грузную фигуру, бригадир был расторопен и ухватист, с рассвета и до потемок никто не видел, чтобы он где-нибудь присел или чтобы его руки были без дела. Как хорошего, опытного коммуниста его несколько лет подряд выбирали парторгом.
Взглянув на парторга, Алесь заметил, с каким интересом ожидал тот приговора инженера.
—Что ж, можно только поблагодарить, — улыбнулся Алесь. — Соврал бы, если б сказал, что все тут правильно, но вот подсчеты камня, песка, леса и кирпича близки к истине. Думаю, что, если все у нас так возьмутся за дело, все пойдет хорошо.
— То-то! — усмехнулся Рудак.
За окном, словно пулемет, затрещал мотоцикл.
— Смотрите, Каспар Круминь на праздник поехал, — оповестила Агата, молча сидевшая у окна.
— Если поехал Каспар, так и нам собираться пора... У Круминя все идет по плану... Пойдем, Алесь! — пригласил Рудак.
Алесь кивнул в знак согласия и начал поправлять перед зеркалом воротник вышитой рубашки. Из зеленоватого стекла на него глядело молодое, загорелое, немного озабоченное лицо.
— И я с вами, — засуетилась Марфочка.
— Подожди, дочка... Мы с тобой еще поспеем, в самый час придем, — успокоила девочку Агата.
Алесь и Рудак молча шли по улице. «Быстро бежит время, и как много нового приносит оно», — думал Алесь. Когда окончилась война, он был еще мальчишкой, а теперь вот стал инженером и будет на своем озере строить гидроэлектростанцию. Это и радовало и тревожило: свои-то примут и поддержат, а как долговские, соседи — латыши и литовцы? Кто знает, как еще все сложится!.. Конечно, времена переменились, но старые, недоверчивые отношения запросто под печь не сунешь, за порог не выметешь... Твердые шаги и уверенная речь Рудака подбадривали Алеся: «С такими, как Рудак, не пропадешь... Они и войну ломали, и теперь жизнь за гриву держат...» Радовали перемены, которые произошли в Долгом за те два года, что он не был здесь: на пепелище вдовы Шавойчихи выросла новая пятистенка, над окнами Хатенчиковой избы поднялись акации, над многими домами в синеве неба вырисовывались антенны. Даже клен, маленький прутик, посаженный им в день прощания со школой, поднялся, возмужал и уже достал своим зеленым чубом до карниза.