Когда сливаются реки
Шрифт:
— Не заставляйте и вы ждать! — крикнул он Якубу Панасовичу и Алесю.
Когда линейка укатила, старый учитель заговорил о том, что его беспокоило:
— Да... Все ж таки нету в нашем хозяйстве толку... Не умеем взять всего, что в руки дается! Вот этот Антон Самусевич на каждом шагу колхозникам кричит: «Кто из вас без хлеба сидит? Никто! А запамятовали, что при панах было? То-то!» Вот думай: оно и правильно и неправильно. Правда, что никто не голодает, но и в закромах не густо. На собраниях Самусевич распинается: «Я вам по полтора килограмма дал!» Не смотри, что он вроде мешка с картошкой, хвастаться и где надо поднажать умеет... Ну, верно, дал по полтора килограмма. А больше разве нельзя было? Как будто верно говорит Самусевич: хлеб, мол, наше богатство, как будто правильно действует — с поля не вылазит. Ну, а вперед
— Я не понимаю одного, зачем тогда вы его держите? Почему молчит Рудак?
— И Рудак не молчит, и я не молчу, Алесь. Но прижать к стенке Самусевича не так-то просто, многим колхозникам он по душе пришелся. Некоторые из них рассуждают так: меньше скотины и птицы в колхозе, больше хлеба самим достанется...
Первое утро находился Алесь в селе, а жизнь, такая привлекательная, почти идиллическая внешне, уже начинала обнажать перед ним свои рытвины и ухабы.
Занятый этими мыслями, он не заметил, как очутился на школьном дворе. Открыв калитку, почувствовал что-то давно знакомое. Запах густых кустов мяты и крыжовника, окаймлявших забор, напомнил ему те дни, когда он здесь учился. Большой, заросший травой двор с физкультурной площадкой, на которой виднелась гимнастическая лестница и свисали с перекладин шесты, встретили его как знакомого. Нерушимая тишина стояла в сосновых стенах школы, завешанных географическими картами. Алесь вспомнил, как гудел этот класс во время перерывов, напоминая собой разрушенный улей.
— Это ты уже вернулся, Якуб? — донесся голос со двора, и Алесь узнал Веру Петровну, жену Гаманька.
— И не один, а с Алесем Иванютой! — с гордостью указал на своего ученика Якуб Панасович. — Инженер, не кто-нибудь!
— Может быть, позавтракаете?
— Не до еды теперь.
— Ну хоть кваску выпейте! — настаивала Вера Петровна.
— Это можно! — согласился Якуб Панасович, и с удовольствием он выпил кружку хлебного квасу и угостил Алеся.
— Так ты не задерживайся долго, — напомнила Вера Петровна, когда Гаманек с Алесем уже вышли за калитку.
— А это как придется, — усмехнулся Якуб Панасович. — Как дела наши пойдут! — И Алесь увидел перед собой все того же вечно озабоченного, энергичного учителя. Видимо, и Вера Петровна давно привыкла к непоседливости своего мужа.
Уже немало народу собралось на лугу, но люди все продолжали прибывать. На шоссе взбегали две песчаные дорожки. И хотя шли они с разных сторон, словно две русые косы, заплетенные у озера, но сходились вместе около села Долгого. Одна из них шла из Эглайне, другая — с хуторов Лукшты, и на обеих слышался говор и смех. А в праздничный шум, словно пытаясь разбить его единообразие, врывался звон костела, стоявшего на пригорке возле Лукштов.
«Должно быть, еще старый ксендз там хозяйствует», — подумал Алесь, невольно поворачиваясь в сторону хуторов.
— Блямкает и блямкает, — словно угадав мысли ученика, заметил Якуб Панасович. — Заманивает...
— И много таких, что отзываются?
— К сожалению, много. И особенно в Лукштах. Хутора способствуют этому... Много еще у нас темноты, Алесь! — И старик, вздохнув, начал набивать свою трубку.
Внезапно на дорожке появилась грузовая машина и резко, до песка срезая дернину, затормозила и остановилась. Машина была полна девчат, которые старались перепеть и перекричать одна другую. От их платьев, украшенных разноцветными лентами, рябило в глазах. На головах у многих возвышались отделанные золотом и серебром кепуреле [3] . Это ехала на праздник песни молодежь из колхоза «Пергале».
3
Головные уборы (лит.).
Из кабины выскочил Йонас Нерута, приятель Алеся с детства.
Прежде чем поздороваться с другом, он громко крикнул девушкам:
— Эй вы, тихо!
Девчата сразу примолкли, Йонас подошел к Алесю и Гаманьку, поглаживая свой непокорный
— Свейки [4] , товарищ Алесь! Свейки, дядька Гаманек! — уважительно пожимая руки, говорил Йонас. — И вы к нам приехали, товарищ Алесь? Надолго?
— Насовсем, Йонас! — И Алесь крепко обнял его за плечи.
4
Здравствуйте (лит.).
— Начальником строительства к нам назначен! — не без гордости пояснил Гаманек.
— Здорово! О, герай! [5] — радовался Йонас. — Меня к себе возьмешь? — всерьез спросил он.
— Не только возьму, дружище, а еще и просить буду.
— Ачу, ачу [6] , товарищ Алесь! Спасибо за память... А у меня, видишь, какое хозяйство? — показал Йонас на кузов машины, где, притихнув на минуту, уже снова расщебетались девчата.
Алесь заметил, что многие из них с интересом поглядывали на него и, заинтригованные, невольно бросали укоризненные взгляды на суетящихся подруг, словно желая утихомирить их: «Да тише вы, не видите, что ли!..» Девчата все были в старинных вышитых уборах, и с непривычки трудно было отличить одну от другой. Внимание Алеся привлекла одна из них, которая стояла отдельно, опершись на кабину, и словно ожидала, чем все это кончится. Она была невысокого роста, тоненькая, стройная, белолицая и черноглазая. Девушка молчала, словно задумавшись. Зеленое платье, вышитое красными елочками и крестиками, плотно облегало ее стан. Две черные косы свисали за спину.
5
Ах, хорошо! (лит.).
6
Спасибо (лит.).
— Целый воз красавиц, — засмеялся Йонас. — Может, поедем вместе?
— Вы, молодые, как хотите, а я по-стариковски, пешочком, — отказался Якуб Панасович.
— Я тоже, — присоединился к нему Алесь, хотя был не прочь поехать с девчатами.
Йонас вскочил в кабину, и вскоре машина, увозя песни и девичий гомон, скрылась за молодыми соснами.
На лугу было многолюдно. Почему называлось Антоновым лугом это место, вовсе не похожее на луг, никто не знал. Это был довольно высокий, поросший вереском и мелкими сосенками холм около озера Долгого. Теперь на этом взгорье, с трех сторон закрытом лесом и открытом с одной, со стороны озера, стояло несколько машин и множество распряженных телег и колымажек, поднявших кверху связанные оглобли.
— Гляди, Алесь, — показал Гаманек, — ты ведь еще не бывал на нашем совместном празднике...
Алесь видел, что старый учитель гордится этим огромным сборищем людей и тем, что этот некогда совсем глухой уголок возле озера стал теперь таким шумным, как городская площадь. В конце поляны из-под брезентовых козырьков выглядывали два ларька, чуть поодаль от них стояла и лавка на резиновых колесах. Плакаты и объявления были написаны на трех языках — на белорусском, литовском и латышском. В глубине сосняка виднелись дощатые подмостки, которые должны были служить сценой, и ровные ряды скамеек, прибитых прямо к сосновым пенькам. Некоторые места были уже заняты, но люди пока что толпились на краю поляны. Здесь стоял большой, на двух побеленных фанерных листах, плакат в стихах:
Электростанция — это сила! Во-первых, ненадобно керосина, Щелкнул штепселем — и гори Лампа-«молния» до зари! Во-вторых, в хату пойдут провода, За проводами — в краны вода. В третьих, станция — это мотор, Будет молоть, поработает и на скотный двор... Все на стройку, девчата! При электрическом свете Красота заметнее!— Это что же за поэт у вас объявился? — усмехнулся Алесь. — Уж не Ярошка ли?