Когда сливаются реки
Шрифт:
— Все это так, дед Ян, но во время войны он ничего плохого не делал, — защищал Юрканса Каспар, который всегда старался найти в человеке прежде всего хорошее.
— Ничего плохого, но и ничего хорошего. И ты, и я, и большинство из эглайнцев пошли в лес, а вот Езуп остался. Плакал, скулил, что у него жена хворая, а она и меня и тебя переживет! Хоть бы раз прислал в отряд муки — все ныл, что полицейские отобрали. А это неправда, все было у него спрятано, после деньги пачками загребал... Как хочешь, а не верю я этому человеку!
— Может быть, еще исправится, — старался смягчить
— Не верю, и все!.. Если хочешь таких свиней на ферме выращивать, чтобы на всю республику о нас слава шла, так сначала прогони Езупа. У него на хуторе были такие йоркширы, что в хлев не влезали, а у тебя таких еще нет...
Слова старика задели Каспара. Захотелось доказать ему, что не все у них так плохо, и он пригласил:
— Пройдемся на часок, поглядим, что в поле делается. В свинарник тоже заглянем.
— Это можно, — согласился Лайзан.
Ян Лайзан и Каспар Круминь шли по высокому берегу озера и молча вглядывались вдаль. С одной стороны, насколько хватал глаз, переливались синие волны, и над ними кружили одинокие чайки, словно обрывки бумаги, подхваченные ветром, а с другой — далеко, до самого леса, лежали эглайненские поля: шумела, наклоняя колосья, пожелтевшая рожь, ровными зелеными бороздами лопушилась картошка, шелестел длинными усами ячмень. На взгорье, среди липового парка, белел двухэтажный дом, в котором помещались правление и колхозный клуб. А еще дальше, в полукилометре от центра колхоза, в ложбине, поросшей молодым березняком, виднелись шиферные крыши двух животноводческих ферм и высокая силосная башня. И повсюду вдоль берега озера поблескивали зеленоватыми окнами одинокие хуторские хаты, словно в испуге поразбежались они куда попало. Только одна дорога в местечко Драву, казалось, и объединяла их.
Лайзан и Круминь смотрели вокруг, и каждый по-своему вспоминал пережитое здесь. Поравнявшись со старой плакучей березой, ветки которой зелеными ручейками стекали до самой земли, Лайзан вспоминал, как сидел он здесь однажды, гадая в отчаянии — куда податься? Не раз отсюда поглядывал он на другую сторону Долгого, где жил его старый приятель Якуб Гаманек, но увидеться с ним он уже не мог: в двух километрах проходила тогда граница Польши, стоял бело-красный столб с «бялым орлэм», который разделял их... Круминь, увидев большой обрыв среди кустарника, вспомнил, как собирались здесь ночью батраки, чтобы потребовать увеличения заработка у Алоиза Вайвода. И только когда поравнялись они с узкой извилистой, поросшей травой стежкой, уползавшей в далекий темный лес, что виднелся за горкой, Каспар Круминь первым нарушил молчание:
— Наша партизанская!..
И эта дорожка так же незабываемо прошла через их жизнь. Лайзан вернулся по ней домой и уже не застал своей Расмы. Каспар Круминь нашел дома и детей, и жену, но вместе с тем и неизбывное горе. Не встала Аустра навстречу ему, не припала к плечу — она неподвижно лежала в постели, избитая полицейскими. Всё допытывались, где муж. С тех пор и зачахла Аустра. Правда, на радостях она как будто почувствовала себя лучше, некоторое время даже пыталась кое-что делать по дому, но вот уже два года, как перестала вставать вовсе.
Солнце перевалило за полдень. Еще на пригорке до них долетело ровное стрекотание косилки. Когда Круминь и Лайзан спустились в долину, к ним, сделав широкий круг по лугу, подъехала на косилке Марта Зибене. Ворот ее цветастой кофточки был расстегнут.
— День добрый, Марта! — приветствовал ее Лайзан.
— День добрый и вам! — весело отозвалась девушка, останавливая лошадей.
— Ну, как косится? — по-хозяйски спросил Круминь.
— Ничего, до вечера все это кончу! — обвела она рукой долину. Раскрасневшаяся, с яркими синими глазами и растрепанными ветром волосами, она, казалось, только входила в азарт работы.
Лайзан и Круминь переглянулись, и Каспар спросил:
— А не тяжело тебе?
— Нет... А что?
— Мужская работа все-таки...
— Да разве я слабее их, что ли? — повернулась на сиденье косилки Марта, словно ненароком разворачивая сильные плечи.
— А полегче работу не хочешь? — спросил Лайзан.
— Какую это? — плутовато прищурила глаза девушка.
— Ну, такую... Например, бригадиром на свиноферму, — предложил Круминь.
— Ха-ха-ха! — закатилась смехом Марта, чуть не падая с косилки. — Меня в свинарник? Пускай Езуп Юрканс боровам хвосты крутит, ему это больше подходит. А я простор люблю, ветерок...
Девушка хлестнула лошадей и поехала.
— Огонь, а не девка! — засмеялся Лайзан. — Недаром Петер по ней сохнет.
— Огонь-то огонь, а на ферму ее надо бы перевести.
Когда подошли к ферме в березняке, навстречу из кормокухни выбежал Езуп Юрканс. Маленького роста, толстенький, он катился, словно бочонок. Вытянутое лицо его с длинным носом чем-то напоминало поросячье рыльце, недаром в шутку его называли «свиным татой». А говорил он, проглатывая окончания слов, будто катая во рту горячую картошку. Маленькие хитрые глазки его сидели глубоко, словно прятались под нависшими дугами бровей. Он катился на толстеньких ножках, семеня и покачиваясь, заискивающе улыбаясь.
— Вот и хорошо, что вы к нам, товарищи Ян и Каспар! — Езуп всегда обращался к ним несколько официально, считая, что это свидетельствует о его самостоятельности и серьезности. Однако, увидев, что его улыбка не вызывает ответной, он присмирел. Каспар же, что называется, «без примерки», сразу взялся за Езупа:
— Что за двор у тебя? Помойная яма... Такой двор был на твоем хуторе? К нам же соседи приедут — и не стыдно тебе будет показывать все это, черт тебя возьми?
Ян, насупившись, молчал, а Каспар, находя все новые непорядки, горячился:
— Тут не место кормовой картошке! У тебя есть погреб, почему она валяется на дворе?
— Вчера только привезли, ссыпать не успели, — оправдывался Юрканс.
— И дверь поставить не успели? — показал Круминь на раскрытый хлев и валявшуюся рядом дверь, снятую с петель.
— Некому у нас это сделать, — пытался выкрутиться Езуп.
— Няньку тебе приставить, чтобы штаны подвязывала? — кипятился Круминь. — Дитя, а?
Еще больше обозлился Каспар в хлеву, когда увидел пустой загородку, где обычно стоял йоркшир Славный.