Когда сливаются реки
Шрифт:
Восилене привела Каспара в маленькую комнатку, где они жили вместе с Анежкой. «Сразу видны женские руки», — заметил Каспар. Кровати аккуратно застланы белыми покрывалами, в изголовьях — взбитые подушки с загнутыми уголками, на окнах — занавески, на белой скатерти стола — глиняный горшочек с цветами...
— Садитесь, — пригласила Восилене. — Может, хотите попить с дороги? — И она поставила бутылку квасу.
— Это можно, — согласился Каспар.
Пить ему не хотелось, но и отказаться он не посмел.
Он
Каспар посмотрел на свой неуклюжий костюм, тяжелые сапоги и застеснялся еще больше.
Выручила его сама Восилене.
— Как ваши дети? — спросила она с искренним сочувствием.
— Спасибо, здоровы, — ответил он, радуясь, что разговор переходит к тому, ради чего он сюда приехал. — Только сами знаете, плохо им, некому досмотреть.
— А что ж вы не подумаете об этом?
— Что ж тут придумаешь…
— Ну, не маленький, сами знаете.
Каспар вздохнул и решился:
— Если уж зашла об этом речь, то я осмелюсь просить вас стать хозяйкой в моем доме...
Он подошел к ней и взял ее за руку, но Восилене мягко высвободила руку.
— Что вы, Каспар? Это вы серьезно?
— Серьезно...
— Нет, как же это так — ни с того ни с сего? — удивилась она.
— Почему это ни с того ни с сего? А если я об этом давно думаю? — признался он и сел, опустив голову.
Восилене, несмотря на свой боевой и решительный характер, растерялась. Она давно знала и глубоко уважала Каспара, но даже подумать не могла о том, что произошло. К тому же все было так внезапно.
— Вот не думала, что вы такой шутник, Каспар! — смущенно улыбнулась она, избегая ответа.
Каспар хотел сказать, что он, конечно, не молод и не умеет говорить, но что он не раз об этом думал, словом, хотел сказать многое, но скрипнула дверь и вошли Рудак с Мешкялисом.
— Ишь ты, недурно устроился! — выпалил Рудак,
Каспар боялся одного, что Восилене расскажет председателям колхозов все, что здесь происходило, приняв его предложение за шутку. Но она промолчала, и это обрадовало его.
Мешкялис развивал свои мысли о постройке Дома агрикультуры. Все знали, что, загоревшись какой-нибудь новой идеей, он лез, как трактор, напролом, пока не израсходует горючее. Каспар подготовил едкое замечание относительно того, что для выставки его льна хватит и амбара, но воздержался, не рискуя обострять разговор в этих условиях. Что касается Рудака, то, как говорится, на костер вдохновения пергалевского председателя он лил воду сомнения.
— Да справимся ли мы? — рассуждал он. — Все сразу — и станцию и дом... Как думаешь, Каспар?
— Да что ты его спрашиваешь? Он мне за дорогу всю душу измотал. По сравнению со станцией этот дом стоит копейки...
— То-то и оно... Копейку побережешь — рубль найдешь, — не сдавался Рудак.
— Товарищ Рудак, меня даже злость берет, — наседал Мешкялис. — Ты, видно, у Самусевича этому научился! Ведь все одним заходом и сделаем. Прикинь: лес будет, кирпич на месте, гонта хватит тоже, мастера под рукой, собирать не надо. А какое большое дело сделаем!
— Это я знаю, — не сдавался Рудак. — Да боюсь того, что на трудодень у нас и копейки не останется...
— Ну, подумаешь, один год денег не получите! — легко отмахнулся Мешкялис.
— Нет, этого я один решать не буду... Тут советоваться надо...
— Против этого ничего не скажешь, — согласился Каспар и посмотрел на Восилене, словно желая узнать, насколько интересует весь этот спор ее. Встретив ее умный и спокойный взгляд, он почувствовал себя совсем хорошо.
— Я думал, сегодня все и решим, за тем и мчался сломя голову... Ну что ж, можно еще посоветоваться, а теперь поехали! — предложил Мешкялис Круминю.
И хотя Каспару хотелось остаться, чтобы продолжить начатый разговор с Восилене, он покорно согласился. Все вышли на улицу. Когда лошадь тронулась, Каспар оглянулся на окна столовой, но никого не увидел.
Начинало смеркаться. Голые деревья у дороги, казалось, дрожали от холода перед наступающей ночью. Нигде ни души. Только на строительстве, на высоком столбе, светился фонарь, похожий на месяц в тумане. А когда подъехали к берегу озера, Каспару показалось, что на тропинке виднеется пара.
— Кто бы это?
Мешкялис, прищурившись, вгляделся в сумрак и уверенно заявил:
— Начальник наш... с Анежкой.
— Видать, дела не шуточные! — сказал Каспар. — Всему свой час! — прибавил он, думая о том, что делается в его собственной душе.
Уже около двух часов ходили Алесь и Анежка. Побывали они на месте своего первого свидания, ходили под самую Малиновку, а теперь возвращались в Долгое. Алесь уговаривал Анежку зайти к нему домой, но она отнекивалась, ссылаясь на то, что стыдится его матери. О многом переговорили они за это время, но одно особенно тревожило Алеся, и он в который раз переспрашивал девушку:
— Так ты сама слышала?
— Сама... Так же, как сейчас тебя слышу.
— Как называл он его?
— Езуп... Я возвращалась из Дравы с лекарством для матери, — не в первый раз повторяла девушка, прижимаясь к Алесю, — присела у часовенки около леса. Вдруг слышу разговор. Я перепугалась. Обычно никого в часовне не бывает... Узнаю голос Паречкуса. «Езуп», — говорит он. И тогда я стала прислушиваться.
— Что же они говорили?
— Я тебе уже сказала.
— Ну еще раз... Это очень важно, Анежка!