Когда смерть – копейка
Шрифт:
Покачивая в руке рюмку и глядя на её блестящий ободок, Виталик добросовестно добавил.
– Вадик-то Назаров потом бегал по нам, трясся весь. Это он, сам говорил, высыпал в костер всякое барахло вначале, бумажки с работы притащил туда, на берег, в пакете, мусор из конторы собрал, ну и привёз в выходные в костре сжечь. И полицейские его сколько раз по этому поводу спрашивали…
Не заходя на кухню с балкона, Глеб спросил.
– Чего это он сам пакет с мусором собирал? У него в конторе секретарши нет, некому прибраться, что ли?
– Не заработал он ещё на секретарш-то. Да они ему и без надобности. Для него, ты ж помнишь, любая баба поприличней – уже секретарша.
Хлебосольный и радушный хозяин вовсю пользовался возможностью потчевать друга в полное своё удовольствие. Незаметно как-то, под милый их разговор, исчез со стола запечённый лещик, закончилась картошечка и грибки, затем, облизывая поминутно пухлые пальчики, Виталик поставил на скатерть, ближе к другу, полное блюдо маленьких бутербродов с жирной налимьей печёнкой.
– Ого, магазинный-то напиток мы уже с тобой весь и израсходовали!
Загадочно просмотрев на свет пустую водочную бутылку и, очень хитро при этом хихикнув, Виталик рысцой сбегал в спальню, притащил из расположенного там приватного холодильника литровую пластиковую ёмкость.
– А у нас на этот случай вот что имеется! Самодельная, деревенская!
После очередного тоста Глебу пришлось уступить хозяину и, как это обычно бывало при их редких застольных встречах, подробно, с комментариями, просмотреть знакомые два альбома его семейных фотографий.
…Виталик обнял капитана Глеба за плечи, посмотрел снизу вверх.
– Давай-ка, дружок, завтра приходи к нам пораньше. Антонина моя часов в восемь уже из деревни подъедет, ждать будет обязательно, любит она тебя, бродягу! Перекусим у нас немного и поедем к Жанке на сороковины. Жалко бабу, девчонку тоже … Несчастье-то ведь какое! У Жанки сердце после того каждый день, считай, прихватывает… А потом ко мне в гараж смотаемся с мужиками! Я тебе вещь покажу! Снегоход посмотришь мой отремонтированный и нож охотничий мне подарили знакомые омоновцы… Ладно, завтра помянем Маришку как следует, такая вот гадость получилась, фиговинка маленькая в висок девчонке… Ра-аз! И нету пацанки! Монетка перегнутая вся такая, ну, копейка новенькая, ра-аз – и прямо в голову…!
Глеб вздрогнул.
Он рывком освободился из дружеских объятий, схватил Виталика за мягкую руку, резко тряхнул и, глядя ему прямо в лицо, медленно произнес:
– Что? Какие ещё, к черту, монеты?!! Подробнее можешь? Чего с девчонкой сделали? Её из-за денег убили?!
Виталик от боли ойкнул, ещё больше округлил глаза.
– Да нет, что ты, бог с тобой, Глебка, какое ж тут, у нас, убийство-то, брось… Говорю же – несчастный случай, военное эхо, ну знаешь сам, не в первый же раз у нас в городе такое, до сих пор в земле всякого дерьма военного много находят… Следователь нам сказал, что по весне железяки сами из земли наверх по каким-то физическим законам вылазят, а вы, мол, не поглядели, развели над ней огонь – вот и получилось… Когда там, в костре-то, грохнуло, мужиков наших посекло, конечно, тоже, камни разные, мусор, стекло разбитое, а ей, вот, видишь, копейка из костра какая-то случайная, старая, вылетела – раз и в голову! Прямо на месте, там, около машины назаровской, девчонка и упала… Крови-то не было, только такая небольшая царапина на виске – и всё.
Подвыпив, Виталик с усилием старался строго и убедительно сводить брови на круглом лице.
– Брось ты это, ну не рви сейчас сердце ни себе, ни мне… Ну чего ты так разгорячился, разговорился тут ещё…. Когда ты спокойный – всё хорошо, или вот когда ты улыбаешься – это же ведь тоже замечательно! Слушай, Глебка, давай ещё немножко выпьем – я курочку тебе сейчас подогрею… Хочешь же ведь курочку-то? А вот про политику, ну про современную президентскую линию, ты можешь мне всё грамотно ответить?
– Послушай, мой кулинарный друг, не задавай дурацких вопросов под горячее. У тебя вон капуста в бороденке запуталась, зрелище со стороны не очень солидное, особенно когда ты про политику утомленного человека начинаешь расспрашивать.
– Брат, ты говоришь хорошо! – Виталик попытался гордо выпрямиться на стуле…
«Да-а, мой верный Панса, даже самые лучшие в мире и очень верные оруженосцы должны иногда отдыхать от своих забот».
Капитан Глеб Никитин заботливо положил Виталика на кухонный диванчик и поправил у него под головой подушку с красиво вышитым Микки-Маусом.
«А пескари наши пускай ещё немного поживут, поплавают. Другие забавы, кажется, в здешней приятной тишине для меня нечаянно наметились…. ».
ПЛОХОЙ СОН
Вспомнить, как и когда появились эти ощущения, никогда не удавалось.
Блестящий самолет с рёвом летел над морем, над песком и над деревьями, потом – огромный чёрный взрыв, настолько близкий, что даже во сне хотелось протереть глаза от попавшей сухой земли…. Дым, горят деревянные веранды в детском саду, кто-то громко и непонятно кричит; много, очень много людей…, они бегут среди редких высоких сосен, потом всё это как-то быстро становится далёким, без деталей, без крови, без шума, только тихая музыка…
…Иногда снились белые военные мундиры, блестящие медали, усатые ухмыляющиеся лица, холодное шампанское…, потом снег, потом опять дым, от которого болела голова, ломило виски и хотелось просто долго лежать с закрытыми глазами…
Пятница 09.10.
Берег
Глеб Никитин остановил такси у знакомой рощицы и вышел к реке.
В утреннем воздухе, застоявшемся после ночного дождя и безветрия, до него внезапно и сильно донёсся запах карамели с городской кондитерской фабрики; вдалеке, выше по течению, вроде неподвижно, но с дымом над трубой, стоял на светлой воде небольшой буксир, да пока ещё без пронзительных жадных криков летали низко над песком белые чайки…
Река сильно опустела за эти годы – не было видно горбатых деревянных плотов под берегом, куда-то исчезли маленькие голубые домики городских пристаней, меж которых совсем ещё недавно постоянно шустрили речные трамвайчики – обычно два-три торопыги бежали по зеркалу реки в разные стороны одновременно; не тревожил сейчас прозрачную воду подъёмами брёвен комбинат.
В эти минуты фигура Глеба на утреннем берегу действительно была странна для любого пристального местного взгляда. Он не делал ничего по-городскому привычного, просто стоял на высоком откосе и неспешно оглядывался по сторонам.