Когда солнце встанет на западе
Шрифт:
И вот теперь я сама стану лотом. Докатилась.
Жанна снабдила меня шикарной черной полумаской и номером "13" на руку. Я была последним лотом. После того, как меня продадут, начнется ужин, затем танцы.
На этой мысли я нервно споткнулась. И наконец-то вернулась в реальность. Оказалось, торги начались уже давно. И сейчас на кону стоял лот номер десять — великолепная сапфировая парюра. С неожиданной для себя завистью я наблюдала, как Жанна демонстрирует один предмет за другим. Что-то госпожа мэрша крутила в воздухе во все стороны. Что-то одевала на на девушку-модель. Роскошную сапфирово-бриллиантовую диадему Жанна водрузила на собственную
– Итак, дамы и господа, стартовая цена этого шедевра ювелирного искусства всего сто тысяч галактических кредитов! Кто даст больше?
Из зала тотчас понеслись выкрики: "Сто десять", "Сто двадцать". Цену поднимали маленькими шагами. И я в общем-то могла понять почему: ну куда в наше сумасшедшие время носить такую красоту? Но женщины во все времена оставались женщинами, торги постепенно набирали обороты. Мне тоже вдруг отчаянно захотелось эту парюру. До дрожи, до потемнения в глазах. Сразу пропали все рассуждения о том, что носить такое не куда. Осталось только не рассуждающее "Хочу!” А тут еще Жанна, словно в издевку, приостановила торги и вновь начала расхваливать камни. Я жадно смотрела на колье в ее руках. Пальцы просто зудели от желания подержать изысканную ювелирку в руках. Я сама себе поражалась. Да, сапфиры. Да, работа изысканная и, вероятнее всего старинная. В наше время потребности в таких украшениях уже действительно нет. Но ведь хотелось!
Между тем торги возобновились. Цена уже перевалила за двести тысяч. Я горько вздохнула. Даже если бы у меня была возможность поучаствовать, я бы уже сдулась. Нет у меня сейчас возможности потратить такие деньги на драгоценные камни. И еще долго не будет. От разочарования стало физически больно. Хотелось закрыть глаза и уши, чтобы не видеть и не слышать. Цена бодро перевалила за триста пятьдесят тысяч. А я не могла понять, что со мною происходит. Я никогда и ничего так не хотела.
Между тем, парюра, по-видимому, нашла своего нового хозяина:
– Итак, господин Ван Дейк дает за эту великолепную сапфировую парюру четыреста двадцать тысяч галактических кредитов! Кто больше? — Жанна упивалась своей ролью, обводя зал требовательным взглядом. Зал молчал. — Четыреста двадцать тысяч — раз!
Зал вдруг подозрительно притих, словно что-то предчувствуя.
– Четыреста двадцать тысяч — два!
И снова тишина. Жанна уже подняла традиционный молоток.
– Четыреста двадцать…
– Один миллион галактических кредитов.
Зал ошарашенно застыл с приоткрытыми ртами. Комичнее всех выглядела Жанна с выпученными глазами и открывающимися-закрывающимся ртом. Я едва не прыснула со смеху. Но госпожа мэрша была матерой светской львицей и быстро взяла себя в руки:
– Один миллион галактических кредитов — новую цену Жанна произнесла так, словно пробовала ее на вкус — предложил господин…
Мужчина правильно понял повисший на конце фразы вопрос и, выйдя на свет представился:
– Миарон.
Зал ахнул. А я поджала губы. Это был так хорошо знакомый мне морунец.
Жанну инопланетное происхождение гостя ничуть не смутило. Она приторно улыбнулась:
– Господин Миарон…. А дальше?
– Достаточно имени.
Морунец слегка улыбнулся и оперся плечом о колонну в тени которой, по-видимому, и прятался все это время. От этого проблеска улыбки Жанна просто поплыла. Не знаю как кому, а мне было до тошноты противно смотреть как женщина пускает слюни на инопланетника.
Но госпожа мэрша меня снова удивила, мгновенно собравшись:
– Итак, господин Миарон дает один миллион галактических кредитов за платиновую парюру, украшенную сапфирами и бриллиантами. Кто больше?
Но дураков не было.
– Один миллион — раз!
По залу плыла тишина.
– Один миллион — два!
Зал затаился. Кажется, даже не дышал.
– Один миллион — три! — Жанна взяла театральная паузу — Продано!
Мне сбоку хорошо было видно, как мэрша обвела зал странно триумфальным взором:
– Итак, дамы и господа! Лот номер десять, великолепнейшая сапфировая парюра с бриллиантами продана господину Миарону за один миллион галактических кредитов!
Зал взорвался аплодисментами. К Миарону спешил кто-то из распорядителей. Жанна жадно за ним следила. А я не отрывала глаз от Жанны. Мне до одури хотелось взять в руки тот молоток, которым мэрша огласил факт продажи, и со всей доступной силой опустить на ее макушку. Я ревновала?! Великие боги, как это возможно?
Борьба за одиннадцатый лот — какую-то супер навороченную систему автоматического управления полетами — была вялой и не продолжительной. Двенадцатым лотом стал какой-то инопланетный домашний зверек, за которого чуть не передрались наши дамы.
А потом пришло время мне понервничать.
– И наконец, пришло время для нашего последнего лота в сегодняшнем благотворительном аукционе!
Жанна вновь взяла паузу, вынуждая зал умолкнуть. Боги, жена мэра настоящая актриса!
– Всегда, во все времена, напоследок приберегают самое лучшее. Самое вкусное блюдо на десерт, — зал зашушукался. Мэрша говорила медленно, с длительными театральными паузами — самый известный артист в финале концерта, самый красивый город в конце туристического тура. — Жанна вновь взяла паузу. Зал настороженно ждал. — Самая красивая леди в этом зале…
Сливки общества не по-аристократически загомонили, заозирались. А я вдруг со всей очевидностью поняла три вещи. Во-первых, подавляющее большинство мужчин в зале пришли со спутницами. А значит, у них нет возможности выкупить ужин с незнакомкой. Ладно, прекрасной незнакомкой. Но это не дает никому из них права бросить спутницу ради посторонней женщины. И не дает права посадить незнакомку за один стол с официальной парой. Во-вторых, Роман вполне может принять участие в аукционе. И, если ему хватит средств, мне придется, как минимум, с ним поужинать. От открывшейся перспективы у меня перехватило дыхание. В-третьих, здесь морунец. И меня у него на глазах кто-то купит.
Я судорожно втянула в себя воздух, пытаясь обрести хотя бы тень хладнокровия. Меня уже почти колотило. Жанна тем временем продолжала:
– …составит пару за ужином тому, кто купит ее время.
На зал упала мертвая тишина. В первое мгновение все были слишком ошеломлены, чтобы хоть как-то отреагировать. Первыми очнулись дамы. Я со своего места хорошо видела, как на их холеных лицах поступает возмущение. На мужских лицах легко читался ничем не прикрытый интерес. А Жанна продолжала обманчиво спокойным, я бы даже сказала ленивым голосом: