Когда-то был человеком

Киттнер Дитрих

«Но чтобы исключить в будущем возможность подобной путаницы, я приказал сотрудникам полиции прекратить посещение кабаре по делам службы…» – заверил министр.

Правда, несколько недель спустя во время моих гастролей в городе Люденшайде, относящемуся к сфере деятельности того же самого министра, два господина в классических кожаных пальто предъявили в кассе свои служебные удостоверения и потребовали бесплатные билеты. Разумеется, я настоял на том, чтобы они заплатили за вход. Этим я хотел подчеркнуть, что мое учреждение и без того нуждается в государственных дотациях.

До сегодняшнего дня я не знаю, было ли появление двух прихлебателей сознательной провокацией или просто бессовестным проявлением бюрократической

тупости. Во всяком случае, «замаскированные» представители высших эшелонов власти и в дальнейшем появлялись у меня в партере. Некоторым зрителям они были хорошо известны как постоянные «участники» демонстраций. В моем временном пристанище в Ганновере в «Клубе Вольтера» появился как-то вечером, словно в насмешку, один тайный агент. Он уселся за столик, стоящий на самом видном месте, прямо перед сценой.

Этого типа, который больше всего заботился о своей ухоженной внешности, мы буквально все знали по различным стычкам. Он носил прозвище Джеймс Бонд и выставлял напоказ свое служебное оружие.

Его появление в клубе выглядело театральным выходом: с записной книжкой и карандашом в руке, он явно провоцировал нас. Я просветил ту часть публики, которой он был незнаком, относительно истинного облика красавца, с тем чтобы аудитория поняла, что «его смех или аплодисменты в случае необходимости могут быть использованы против него же самого». Я предложил поставить на голосование вопрос, можно ли господину оставаться в зале или же ему следует удалиться. Как и следовало ожидать, значительное большинство зрителей высказалось за последнее.

Джеймсу Бонду вернули деньги за входной билет, и он ушел, громко восклицая: «Господин Киттнер, вы совершаете большую ошибку».

КАКИМ УДИВИТЕЛЬНЫМ СПОСОБОМ МНЕ ПРИШЛОСЬ УЧИТЬСЯ ЛЮБИТЬ ПОЛИЦИЮ

Когда я однажды в радиоинтервью походя упомянул, что за время моей работы меня арестовывали всего два раза, то получил вскоре официальное письмо от ганноверского прокурора. Он вносил поправку в сказанное мною, утверждая, что я всего лишь однажды был «задержан». Но, оставляя в стороне эти два случая, которые были зафиксированы с учетом всех юридических тонкостей, я могу утверждать, что полиция до сих пор проявляла ко мне, в общем-то незлостному нарушителю порядка, больше внимания, чем к обычному среднему гражданину ФРГ.

О некоторых особенно ярких случаях, когда полицейские в форме и без «принимали во мне участие», я рассказал в других главах этой книги, но именно множество мелких каждодневных событий внушает нашему брату уверенность, что государственный аппарат не обойдет тебя своим вниманием.

Несколько лет подряд я отдавал машину в ремонт своему другу, мастерская которого находилась рядом с полицейским участком. Всякий раз, когда я появлялся во дворе мастерской, туда выходили двое молодых полицейских и завязывали со мной разговор не о боге и белом свете, а о конкретных вещах: о Вьетнаме и Анголе, о запретах на профессии и безработице. По их желанию мы всегда шли в угол двора, который из полицейского участка не просматривался. Впоследствии я встретился со своими партнерами по дискуссии во время одной из демонстраций, они были в полном боевом снаряжении и находились по другую сторону баррикады. После того как дубинки были пущены в ход, я заметил, что их отряд вперед не лез. Вероятно, дискуссии пошли на пользу. Как-то один бывший полицейский написал мне, что он стоял однажды во время демонстрации в цепи прямо напротив меня и что я вовлек его в дискуссию. Этот разговор, писал он, заставил его по-другому посмотреть на свою работу и вообще на политическую ситуацию в ФРГ. Сейчас он учится, хочет стать учителем. Письмо начиналось словами «Дорогой товарищ!».

Но все-таки большинство моих воспоминаний, связанных с полицией, не такие светлые. Однажды в приемной врача к моей жене обратилась молодая женщина: «Вы госпожа Киттнер?» Моя жена подтвердила это.

«Тогда передайте вашему мужу, что он должен поберечься, особенно в позднее время! Видите ли, мой муж полицейский. Он ничего не имеет против вашего супруга, мы оба члены профсоюза. Но он рассказывает, что некоторые его коллеги постоянно говорят, что, если они подловят Киттнера вечером или ночью, они отделают его как следует». Намерения молодой женщины были, конечно, самыми хорошими, но чувства успокоения в нас ее рассказ, безусловно, не вселил.

Во время акции «Красный кружок» я ежедневно наслаждался непрошеной полицейской защитой. Каждый раз за несколько часов до и после демонстрации за мной пристраивался полицейский в форме на мотоцикле, и отделаться от него было невозможно. Вероятно, тут преследовалась цель продемонстрировать вездесущность государственной власти и тем самым запугать меня. Если бы они хотели заняться моими действиями, «наносящими ущерб государству», то они, чтобы добиться успеха, устроили бы скрытую слежку. Но та скорее всего шла параллельно. В конце 70-х годов бывали иногда периоды в несколько недель или месяцев, когда я с особенной уверенностью мог утверждать, что полиция меня не забывает. В 1977 году, когда истерия, связанная с разгулом терроризма, была в самом разгаре, мы с Кристель без всякого повода с нашей стороны подвергались почти ежедневному полицейскому контролю. Контроль был, если верить тем, кто его осуществлял, «самый обычный». Но то, как все это делалось, обычным не было. Каждый раз, когда мы, усталые, возвращались в четыре часа утра с гастролей и уже видели впереди огни нашего театра, из переулка на противоположной стороне выезжала полицейская машина и в пятидесяти метрах от дома нас останавливали: «Ваши документы!»

В третий раз я сказал полицейскому: «Вам самим это не надоело?»

За это на следующий день меня остановили на километр раньше, и полицейский был уже не один.

«Зачем вы это делаете?» – спросил я прямо. Ответ был простым: «А почему бы и нет?»

Мне не давали покоя не только дома, но и во время турне как в Гамбурге, так и в Мюнхене, как в Мёнхенгладбахе, так и в Ганноверш Мюнден. С особо неприятным чувством я вспоминаю, как меня остановили в Вормсе: там полицейский с пистолетом в руке, проверяя документы на темной улице на берегу Рейна, все время держал палец на спуске.

В Балингене полицейский, вероятно, чтобы облегчить себе сложный процесс установления моей личности, вызвал по рации подкрепление и, когда вторая машина с выключенным мотором неслышно подъехала сзади, неожиданно спросил: «А где вы сегодня выступаете?», на что я ему ответил, не погрешив против истины: «А это вас совсем не касается». (Кстати, выступал я в тот день у молодых социалистов, но какое отношение это имело к дорожному контролю?)

Он что-то записал в свою книжку и вернул мне документы. На следующий день за 100 километров от этого места все повторилось, как и в предыдущей сцене.

Хотя речь шла якобы о контроле, осуществляемом дорожной полицией, моя жена, если она была в это время в машине, тоже должна была предъявлять свое удостоверение. Это был дубликат, выданный ей полгода назад после утери оригинала в конце 1976 года. Полицейские, по всей вероятности, были ясновидящими, так как предостерегали, не заглядывая даже в документ: «Смотрите, не потеряйте и этот».

В другой раз на границе между землями Нижняя Саксония и Северный Рейн-Вестфалия полицейские весело обратились ко мне, назвав меня по имени до того, как я представился или протянул руку к бумажнику с удостоверением, после чего бдительным «стражам порядка» понадобилось 20 минут, чтобы установить по рации мою личность.