Когда-то, давным-давно (с иллюстрациями)
Шрифт:
После обеда она собрала корзину провизии и стала обходить бедных женщин. Некоторым она пела или читала вслух, а когда в одном доме ее попросили станцевать, она нашла в себе достаточно мужества, чтобы с улыбкой ответить: «Боюсь, я не умею танцевать». Мне кажется, это был самый настоящий подвиг, и, будь я феей, я простил бы ей остаток дня.
Вернувшись во дворец, она выпила два стакана горячего молока с пенками, потом прополола газон в саду графини, а когда случайно наступила на цветочную клумбу, то оставила след, вместо того чтобы быстренько разровнять землю
И в половине седьмого она поцеловала всех (включая Удо), пожелав им доброй ночи, и отправилась спать.
Так окончилось двенадцатое июля, возможно, самый знаменательный день в истории Евралии.
Удо и Гиацинта мирно провели великий день в библиотеке. Джентльмен до самых кончиков шерсти, Удо не рассказал принцессе о том, что Виггз отказалась ему помочь. Кроме того, в нем взыграла мужская гордость. Превратиться в помесь трех зверей по желанию тридцатилетней женщины и превратиться опять в принца по желанию десятилетней девочки — это, по-видимому, как раз и означает «стать игрушкой в руках прекрасного пола». Пора было самому о себе позаботиться.
— Как же начинался этот отрывок у Сахарино? Минутку… Кровь за что-то, что-то, что-то. Он кто-то, кто-то, кто-то. Что-то в этом роде. Я помню, там была кровь.
— Я уверена, что вы вот-вот вспомните, — сказала Гиацинта. — Похоже, это как раз то, что нужно.
— О, сейчас вспомню. Некоторые слова куда-то подевались… Кровь… ээ… кровь… Это насчет крови для кого-то. Вы не можете не знать.
— Я точно знаю, что где-то это слышала. — Принцесса, наморщив лоб, изо всех сил пыталась хоть что-нибудь припомнить. — Да, это о том, что… ээ…
— Да, это оно, — сказал Удо.
Они оба уставились в потолок и стали шевелить губами, склонив голову набок.
Но настал новый день, а они так ничего и не вспомнили.
Наскоро перекусив, они вернулись в библиотеку.
— Мне кажется, лучше всего написать Лионелю и попросить его.
— Я думала, его зовут Сахарино.
— О нет, это не поэт. Просто мой друг. Но в поэзии он разбирается неплохо. Все дело в том, что письмо слишком долго идет.
При слове «письмо» Гиацинта вздрогнула.
— Принц, я никогда себе не прощу! Я только что вспомнила — отец прислал мне в письме маленькое стихотворение. Он его сам сочинил. Отец говорит, что оно как раз очень хорошо снимает…
— Что «снимает»?
— Ну, заклятия и тому подобное…
Удо немного рассердило «и тому подобное», как будто превращение его обратно в принца ничем не отличается от, скажем, удаления ржавчины со шлема.
Гиацинта продекламировала:
Бо, бо, бил, бол. Во, во, вил, вол.— Это звучит так, что кажется действительно может снять что угодно, — сказала она с улыбкой.
Удо выпрямился.
— Сейчас попробую. Надо ли при этом что-нибудь делать?
— Кажется, нет. Знаете, вам просто надо произнести это так, как будто
Удо сел и, размахивая левой лапой, продекламировал:
Бо, бо, бил, бол. Во, во, вил, вол!Он устремил взор на передние лапы, ожидая превращения.
Он ждал…
И ждал…
Ничего не произошло.
— Должно подействовать, — тревожно заговорила Гиацинта. — Я уверена — отец не мог ошибиться. Попробуйте вот так.
Она повторила строчки таким чарующим голосом и в то же время так достойно и твердо, что казалось, даже книги в библиотеке вот-вот возьмут и снимутся со своих мест на полках.
Удо подражал ей как мог.
В то время как Виггз ложилась спать, он повторял стишок примерно в пятидесятый раз.
Гиацинта совсем пала духом.
— Мне очень жаль. Может быть, оно совсем не так хорошо, как считает отец.
— Есть еще шанс, — решил Удо. — Может быть, надо на голодный желудок. Попробую утром до завтрака.
А наверху Виггз снились танцы, с которыми она прощалась навеки.
А что в это время делала графиня Бельвейн, никому не известно.
Глава 15
Гиацинту ожидает любовь
И вот на следующее утро перед завтраком Виггз поднялась на башню и загадала желание. Она посмотрела на луга, на мирно бегущий по долине ручей, на лес, где она встретила свою фею, и вздохнула.
— Прощайте, танцы…
Потом, подняв кольцо, она решительно произнесла:
— Я вчера весь день вела себя очень хорошо, и, пожалуйста, я хочу, чтобы принц Удо выздоровел.
Целую минуту царила ничем не нарушаемая тишина. Потом из комнаты принца послышались следующие знаменательные слова:
— Немедленно уберите отсюда эту гадость и принесите мне бифштекс и кубок красного вина!
Плача и смеясь, Виггз прошептала:
— По крайней мере, говорит он, как здоровый… Я очень рада.
Силы внезапно ее покинули. Она поспешила вниз по лестнице и выбежала из дворца — прочь, прочь от Удо, и принцессы, и графини, и всех их разговоров — в прохладную лесную сень, где можно побыть одной и в слезах излить печаль о том, что утрачено навсегда.
В лесу было совсем тихо. Она села у подножия своего любимого дерева — столетнего дуба, который стоял на краю лощины, спускавшейся к ручью. Вот здесь, на шелковистой зеленой траве, она могла бы танцевать, а теперь… никогда… никогда…
Долго ли она так сидела? Наверное, довольно долго, потому что лес, безмолвный вначале, теперь наполнился звуками. Деревья что-то шептали ей, птицы повторяли это в пении, а ручей тоже пытался повторять, только все время сбивался, и трава шелестела. Постепенно Виггз стала различать слова: «Вставай, вставай… Вставай и танцуй».