Когда ты исчез

Маррс Джон

Устало оглядела кухню… какой здесь бардак! Впрочем, не только здесь. Бардак царил во всем доме. И в моей жизни последние два дня. Я совсем расклеилась.

На людях я старалась держаться, но, оставшись одна, понемногу сходила с ума. Я никому не рассказывала, как меня тошнит от мыслей, что могло случиться с Саймоном. Как я вздрагиваю всякий раз, когда слышу телефонный звонок или шаги за дверью. Как живу на адреналине с кофеином, а гудящая голова требует хоть на минутку лечь в постель.

В здравом рассудке меня удерживало лишь одно – дети. Они единственные не знали о пропаже Саймона, и я старалась сделать так, чтобы они как можно дольше

оставались в неведении. Хотя это было непросто – у их друзей многие родители взяли выходной, чтобы участвовать в поисках. Скоро дети все узнают. И что мне им говорить? По идее, родители должны знать ответ на любой вопрос. Вот только у меня ответов не было.

По словам Роджера, после пропажи особенно важны первые трое суток – именно в этот срок чаще всего удается разыскать человека живым.

Еще чуть-чуть – и надеяться будет не на что.

Поэтому я стискивала кулаки и молилась, чтобы Саймон нашелся. Офицер Уильямс, пряча гадкую улыбку, заявила, что, если до наступления темноты он не объявится, полиция свернет поиски. Господи, сколько еще близких людей мне предстоит потерять, прежде чем небеса надо мной смилуются?

Я вдруг осознала, что до сих пор сжимаю в кулаке пузырек с аспирином, и брезгливо бросила его в ящик, презирая себя за трусливые мысли. Допила остатки вина, положила кружку обратно в раковину и пошла наверх в душ. Там, под теплыми струями, съежилась на полу и принялась рыдать. Я плакала до тех пор, пока вконец не промокла – не только от воды, но и от слез.

15:35

Хотя этого следовало ожидать, мальчики все равно застали меня врасплох.

– Амелия Джонс сказала, что папа пропал! – крикнул Джеймс, выбегая из школы. – Это правда?

Его зеленые глаза горели от страха. Робби тоже выглядел напуганным.

Нельзя им врать, они должны знать правду.

– Сейчас зайдем домой, возьмем рыболовные снасти и пойдем к ручью, – ровным голосом сказала я. – Там и поговорим.

Послеполуденное солнце спряталось за большим облаком в форме дракона. Мы вчетвером, включая Оскара, гуськом пошли к деревянному мосту над водой.

Я нарочно выбрала место, которое у них в сознании прочно ассоциировалось с отцом, чтобы хоть немного смягчить удар. Саймон часто водил детей сюда, притворяясь, будто они ловят рыбу. Мальчики вытаскивали из воды воображаемых пескарей с карасями, бросали в невидимое ведро и приносили домой, а я тоже разыгрывала пантомиму, восторгаясь их богатым уловом.

Мы сели, сделали вид, будто закидываем удочки с сетями, и я осторожно принялась объяснять, что их отца какое-то время не будет дома.

– Куда он делся? – спросил Джеймс, нахмурив брови, точь-в-точь как Саймон, когда чего-то не понимал.

– Я не знаю.

– А когда вернется?

– Не могу сказать, милый мой.

– Почему?

– Потому что не могу. Папа ненадолго уехал, и я не знаю, когда он вернется.

– А почему не знаешь? – не сдавался Джеймс.

– Просто не знаю. Извини. Мы не можем его найти, но я уверена, что он про нас не забыл.

– Ты ругаешь нас, когда мы не говорим, куда уходим, – тихонько начал Робби. Я кивнула. – Значит, папу ты тоже будешь ругать?

– Да, – соврала я.

Хотя ругать я Саймона ни за что не стану. Только обниму крепко-крепко и больше никогда не отпущу.

– Он ушел к Билли? – спросил Робби, и у него затряслись губы.

Я сглотнула комок в горле.

– Нет. Ни в коем случае!

Я не знала, где он. Могла лишь молиться, что не с Билли.

– Откуда тебе знать? – нахмурился Джеймс.

Я смотрела вдаль, туда, где ручей сливается с полями, и молчала. Мальчики рыбачили в полной тишине, забыв про улов и переваривая мои слова в своих маленьких головенках. Никто из нас не хотел представлять себе жизнь без Саймона.

20:10

Я сидела на стуле во внутреннем дворике, закутавшись в темно-синий свитер мужа, и ждала, когда день сольется с сумерками. Радиотелефон, который Пола купила по моей просьбе, лежал на расстоянии вытянутой руки. Молчал, как и весь мир вокруг. Компанию мне составляли только мотыльки, плясавшие возле свечки в марокканском фонарике. Бесцельно и бестолково – совсем как я.

Я старалась подбодрить себя, вспоминая глупости, которые творил Саймон, чтобы вызвать у меня улыбку: он то гавкал по-собачьи, то танцевал со мной на кухне под старые песни, то надевал одно из моих платьев, чтобы повеселить друзей, приглашенных к нам на ужин. Иногда он вел себя до ужаса глупо, и теперь я молилась, чтобы этот глупыш поскорей вернулся домой.

Я перелила последние капли красного вина из бутылки в бокал и стала ждать дальше.

Без разницы, что говорит офицер Уильямс: я слишком хорошо знаю Саймона, чтобы думать, будто он от меня ушел. То, как он поддерживал нас, когда мы переживали самый страшный кошмар в жизни любой семьи, лучше любых слов доказывало, что он прекрасный муж и чудесный отец. Я должна верить, что он жив.

Пятнадцать месяцев назад мы разделили общее горе. Теперь нас настигло новое испытание, и я могла лишь одно – лить слезы по человеку, чья участь была мне неизвестна.

Нортхэмптон, наши дни

8:30

Саймон вцепился в мягкие края фетровой шляпы так крепко, что, казалось, вот-вот ее порвет. Однако сил разжать пальцы не было.

Кэтрин обернулась, закрыла за собой дверь и прошла в середину гостиной, стараясь не встречаться с ним взглядом. С годами она не потеряла прежней грации. Саймон не узнавал гусиные лапки вокруг холодных глаз, а морщины на лбу стали глубже, но это не имело значения. Ее красота, хоть и обрела новые формы, ничуть не потускнела. Седые волосы лежали прядка к прядке, будто мазки на картине маслом, и казались еще живописнее оттого, что не были испорчены красками. Несмотря на возраст, Кэтрин не увядала, и рядом с ней он чувствовал себя потасканным и пыльным.

Что до Кэтрин, ей было что сказать, но она не знала, с чего начать. Поэтому молчала, крепко сжимая пальцы, чтобы он не видел, как они дрожат. Смотреть на Саймона не хотелось, однако удержаться она не могла. Поэтому украдкой скользнула по нему взглядом.

Лицо с годами отекло, щеки обвисли. Талия расплылась, хоть ее удерживал кожаный ремень. Ноги, как ни странно, казались крупнее прежнего.

Взгляд буквально приклеился к нему – словно стоит отвести глаза, и он пропадет. Если Саймону суждено опять исчезнуть, пусть это случится в ее присутствии. Сколько лет прошло с тех пор, как она последний раз видела его на одной из старых фотографий, которые валялись теперь где-то на чердаке? Кэтрин забыла, каким он был красивым. Да и сейчас не утратил мужской привлекательности, как ни хотелось обратного.