Когда уходит человек
Шрифт:
Против квартиры № 2 белой масляной краской выписана фамилия: Нейде. Это — дама из благотворительного общества. Изящная фамилия… Следующая строка пустует — возможно, хозяин собирался скоро съехать или просто не хотел вносить свое имя.
Учитель из четвертой квартиры носит, помимо короткой бородки, фамилию Шихов, а в гимназии его зовут Андреем Ильичом. Пожалуй, фамилия неплохо сочетается с привычкой учителя старательно вытирать ноги у парадной двери: ших-ших, перед тем как мелькнуть перед зеркалом то ли усталым, то ли озабоченным острым профилем.
Его сосед — князь Гортынский (квартира № 5). Дом сразу привык к фамилии и принял безоговорочно: она подходит ему, как слово «князь» к фамилии (даже если он не настоящий князь).
Дантист
Дом не знает, как зовут громоздкого сенбернара: доктору Бергману никогда не приходится его окликать, настолько это молчаливый пес. Не исключено, что его тоже зовут Бергман, но это уже домыслы зеркала. Ростом и крупным сложением доктор скорее напоминает каменщика или рыбака, и если ему безусловно подходит его фамилия — в этом зеркало с домом единодушны, — то представить его акушером-гинекологом трудно. Откуда дому знать, сколько нужно сил, чтобы помочь ребенку родиться?..
Произнести фамилию старого антиквара так же сложно, как разобраться в его редкостях: Стейнхернгляссер. Неизвестный каллиграф, расписывавший доску, не рассчитал усилий и спохватился только на втором «н», обнаружив стремительно приближающийся обрыв, поэтому «…гляссер» исполнил очень тесно и не совсем ровно, так что трудная фамилия сделалась похожей на поезд, потерпевший крушение на малой скорости.
Квартира № 9 обозначена фамилией Зильбер. Это нотариус, рыжеватый человек с овечьим профилем и в очках. Он ходит очень быстро, чуть наклоняясь вперед, будто навстречу сильному ветру. Для своих тридцати лет выглядит довольно молодо. Зильбер как Зильбер, решает дом.
В десятой квартире живет офицер Бруно Строд, и можно только удивляться проницательности судьбы, которая так метко выдала человеку фамилию, подогнала ее к походке и определила карьеру.
Надо сказать, что на пятом этаже все отличаются короткими фамилиями: пока дойдешь, много букв растеряешь… Господин Бурте живет рядом, в квартире № 12. Он занимается настройкой роялей. С такой фамилией удобно давать объявления в газеты: «Настройка роялей. Бурте» — сразу видно, что серьезный человек; ничего лишнего. Вид у него спокойный и уверенный, и если нотариус выглядит моложе своего возраста, то господин Бурте, его ровесник, наоборот, кажется солидней — может быть, из-за короткой шеи.
Тринадцатой квартиры в доме нет — и не только из-за приятной причуды хозяина. В этом, если угодно, некоторая странность дома: здесь нет и первой квартиры! Точнее, квартира-то есть — та, в которой живут дворник с женой, только вместо цифры «1» над дверью аккуратно прибиты две металлические единицы. Отчего так получилось, никто не знает. Загляделся ли слесарь на барышню, и на какую из двух, остановившихся напротив новенького дома: ту, в бархатной шапочке на курчавых волосах, или на другую, у которой никак не раскрывался зонтик? Или он заболтался с маляром — тот как раз остановился рядом, оттирая руки скипидарной тряпкой? Могло быть и так, что слесарь просто положил молоток на ступеньки да хлебнул как следует из запотевшей холодной бутылки, а на пятом этаже, допив остатки пива, добросовестно прикрепил номера к девятой, десятой и — внезапно — двенадцатой — квартире, не удивившись пропаже одиннадцатой. Как бы то ни было, нумерация вышла немного сбивчивой, и дом считал себя парнем с причудами.
…К тому времени, как хозяин уехал в Швецию, весь дом напоминал рояль, настроенный умелыми руками жильца из двенадцатой квартиры (пятый этаж). Все сложности вроде засорившейся ванны, капризного замка или треснувшего стекла устранял дядюшка Ян, как стали называть дворника все, включая хозяина.
…Утром дом оживал по восходящей, снизу вверх. Дворник уже ставил в сарай лопату или метлу — по сезону, когда доктор Бергман вел на прогулку пса под
По лестнице молодцевато спускается Бруно Строд, позвякивая саблей, и на ходу снимает пушинку с рукава: пеньюары эти… Одергивает китель, кивает дворнику и легко распахивает тяжелую дверь парадного. В тот же момент наверху открывается дверь, выпуская заполошный лай и двух бледных девочек-близнецов в гимназической форме и с портфелями. Слышны голоса: спускаются нотариус и князь Гортынский, у двери парадного задерживаются, идут вместе еще два квартала, затем приподнимают шляпы и расходятся в разные стороны.
Тетушка Лайма пьет свой второй кофе, когда на лестничной площадке появляется дантист и легко, по-мальчишески бежит вниз; сейчас от него пахнет только кофе — или дворничихе так кажется. Вслед за доктором Ганичем и его коллега, неторопливо натягивая перчатки, отправляется врачевать деликатные дамские недуги. Господин Бурте всегда выходит ровно без двадцати одиннадцать, с плоским чемоданчиком в руке; в чемоданчике инструменты для настройки. По воскресеньям он выбрит с необычайной тщательностью и покидает квартиру без чемоданчика; возвращается с дамой, неся в руках коробку из кондитерской. Дама чуть выше настройщика, немного сутулится; поэтому, должно быть, ее рыжеватые волосы сливаются с мехом горжетки. Дом привык к ее визитам, сутулости и горжетке почти так же, как к сенбернару, русскому князю, звяканью офицерской сабли, нервному пуделю и неизменной шали тетушки Лаймы. Дом привык слышать, как медленно открывается дверь старичка-антиквара — и еще медленней закрывается, что сопровождается щелканьем трех замков; привык к осторожным стариковским шагам с непременными паузами на каждой площадке — во время пауз из кармана извлекается белоснежный платок, коим промокается лоб, затем старомодные седые бакенбарды, только в таком порядке, да; платок укладывается в карман, и можно двигаться дальше.
Какое благо и для кого творило общество, к которому принадлежала дама — соседка оглушительного пуделя, не известно; в то время подобных обществ было много. Госпожа Алиса Нейде была вдовой мелкого фабриканта и имела взрослого сына, проживающего за границей. Раз в две недели она устраивала у себя скромное чаепитие, и в назначенное время прохладную тишину широкой лестницы нарушали негромкие голоса благотворительных дам.
Кроме достойной вдовы, прекрасный пол был представлен женами дантиста, офицера и учителя; жена дворника в расчет не бралась.
Первой из дам просыпается Тамара Шихова, жена учителя: привычка. В юности она принадлежала к тем серьезным гимназисткам, которые старательно учат даже нелюбимые предметы. Окончив гимназию, заявила родителям, что хочет получить профессию, с каковой целью окончила курсы стенографии. Брак, а затем дети отодвинули мечты о работе в неопределенное будущее, а главной заботой оставался дом, забота о семье и о собственной внешности. Короткая шея и полное отсутствие талии — серьезные изъяны, потому и борьба с ними велась беспощадная. Жена учителя одевалась неброско, и только опытный взгляд мог оценить строгий костюм, небольшую шляпку из магазина, где продавщицы не произносят слова «шикарный», и сумку из тех, что выделываются за границей вручную и благополучно переживают все модные веяния: мода приходит и уходит, а сумка остается. Тамара выбирала вещи очень медленно и придирчиво, никогда не теряя терпения — случалось, терпение теряли приказчики, но с тоскливой безнадежностью продолжали улыбаться, пока миловидная дама с пышными русыми волосами и строгим маленьким ртом не натягивала перчатки. Бывало, что покупательница уже попрощалась и скрылась из виду, а они какое-то время еще откашливались, поправляли манжеты, в то время как продавщицы из дамских отделов запудривали нервный румянец.