Когда умирают боги
Шрифт:
ГЛАВА 64
Знатная дама никогда бы себе не позволила улечься в постель днем. Для приступов головокружения и короткого отдыха дамы предпочитали небольшую кушетку в гардеробной.
Там Себастьян и нашел леди Одли – она возлежала на зеленой бархатной кушетке в греческом стиле. На ней было вечернее платье из черного шелка, богато украшенное вышивкой и французским кружевом, волосы она распустила, и они, рассыпавшись по подушке, обрамляли ее лицо ярким пятном. Дыхание успело замедлиться, щеки побелели. Рядом
– Что вы приняли? – спросил Себастьян, останавливаясь у порога. – Цианид?
Она перевела на него взгляд.
– Нет. Опиат. Я просто засну и уже не проснусь.
– Гораздо более гуманная смерть, чем та, на которую вы обрекли Гиневру.
– С Гиневрой мне нужно было быстродействующее средство.
Он зашел в комнату. Колли поднялась с ковра и зашлепала к нему, поводя носом. Он присел рядом с собакой, погладил ее мягкую шерсть.
– Как вы узнали, что это сделала я? – спросила Изольда, видя, что он продолжает молчать. – Все дело в ожерелье, да?
– В ожерелье и записке. – А еще в уверенности, что если бы убийцей была Клэр, то Портланд никогда бы не отказался взять ответственность за смерть Гиневры на себя.
– Записка. – Изольда беспокойно заметалась по подушке. – Этого я не учла. Какая женщина не уничтожит записку от любовника?
– Тем не менее вы приказали кому-то обыскать ее комнату.
– Он искал другое письмо. Из Савойи.
– То письмо она действительно уничтожила.
Заскулив, колли вернулась на свое место к хозяйке.
Изольда опустила руку на шею собаки.
– Вардан призвал меня к ответу. После вашего с ним разговора. От записки я еще могла как-то отречься, но только не от ожерелья. – Она тихо рассмеялась. – Какая ирония. Ведь оно, по легенде, приносит владельцу долгую жизнь. А мне оно принесло смерть.
Себастьян выпрямился во весь рост.
– Но ведь оно не ваше, разве не так? Когда-то оно принадлежало одной из прабабушек Гиневры. Та женщина, которую вы встретили на юге Франции, просила вас передать ожерелье Гиневре, да? Но вы оставили его себе.
– Ожерелье обладает силой, – резко ответила Изольда. – Я ее почувствовала, когда держала в руке. Я не часто его надевала. Мне было достаточно просто владеть украшением. – Она облизнула языком пересохшие губы. – Теперь оно исчезло, и я мертва.
– Как и Гиневра.
На секунду спокойное лицо Изольды исказилось такой яростью и ненавистью, что он удивился.
– Она разрушила бы все. Все, ради чего я так долго страдала.
Себастьян покачал головой.
– Она любила Вардана. И никогда бы ничем ему не навредила.
– Тем не менее под конец она все же уничтожила его.
– Нет. Это сделали вы. – Себастьян повернул к двери. – Вы уничтожили и Вардана, и Клэр.
– Клэр ничего не знала об этом. Ничего.
– А Портланд?
– Портланд был глупцом.
Он услышал, как она судорожно вздохнула, и оглянулся. Конец был близок.
– Я так и не поняла, зачем вы вмешались
– Женщина с ожерельем, – произнес Себастьян.
Леди Одли разомкнула губы, едва заметно нахмурила изящно изогнутые брови.
– Не понимаю.
– Это была моя мать.
Наряженный в великолепную алую форму, с саблей на боку, принц-регент превосходно проводил время. Он был прекрасным хозяином – все так говорили. Вельможи без конца восхваляли его за щедрость и радушие.
Бальный зал был так набит, что никто не мог танцевать, но это не имело значения. Оркестр продолжал бойко играть, а гости тем временем развлекались осмотром последних архитектурных новшеств Карлтон-хауса. Принц слышал восхищенные возгласы тех, кто впервые видел тронный зал с золочеными колоннами, зашторенными эркерами, массивной резной мебелью и бордовой парчой. Круглая столовая с зеркальными стенами, в которых отражался стол длиною в двести футов, протянувшийся до оранжереи, наверняка станет предметом всеобщих разговоров на ближайшие несколько недель.
Ночью, в половине третьего, подадут ужин, и тогда все ахнут при виде настоящего извилистого ручья, который, по замыслу принца, побежит в центре стола, огибая массивные серебряные супницы и блюда. Протекая между берегов из камня, мха и настоящих цветов, под миниатюрными мостами, речушка, где заплещутся золотые и серебряные рыбки, явит собою поразительное зрелище. Принцу оставалось только надеяться, что рыба не начнет дохнуть.
Глядя через окно в сад, где горели факелы и китайские фонарики, Георг ощутил прилив гордости. Для тех людей, кому не повезло сидеть за столом принца, в саду натянули огромный шатер, украшенный золочеными шнурами и цветами. Взгляд Георга упал на высокого темноволосого человека, пробиравшегося сквозь толпу. Принц перестал улыбаться.
Виконт Девлин был одет не просто, как подобало случаю, а роскошно – в вечерний камзол, бриджи до колен и туфли с серебряными пряжками. Но он все равно привлекал к себе внимание, и разговор затихал, когда он проходил мимо.
– Нам нужно поговорить, – сказал виконт, подходя к кузену Георга, Джарвису, который в эту минуту беседовал с графом де Лиллем.
– Боже милостивый, – рассмеялся Джарвис, – только не сейчас.
Девлин по-прежнему улыбался, но так прищурил свои жуткие желтые глаза, что у Георга по спине пробежали мурашки, и он потянулся за ароматической солью.
– Нет, сейчас, – сказал Девлин.
– Было бы гораздо удобнее, – говорил Джарвис, доставая из кармана эмалевую золотую табакерку и открывая ее щелчком, – если бы вы пришли к выводу, что леди Англесси погибла от руки ревнивого любовника. Вашу версию мы вряд ли можем придать огласке, не так ли?
Себастьян просто молча смотрел на него. Они находились в маленькой гостиной, в стороне от официальных покоев Карлтон-хауса. Но голоса и смех двух тысяч гостей принца, беготня прислуги, звон фарфора доносились и сюда.