Когда в прицеле любовь
Шрифт:
Враги отползли назад. Теперь можно было передохнуть. Все равно там уже поняли, что работает снайпер, и не сунутся до темноты. Жданка достала из рюкзака термос, контейнер с бутербродами. Странно, когда-то попробовав жареную брынзу с белым хлебом и помидорами, настолько пристрастилась к этой нехитрой пище, что теперь всегда брала с собой на позицию… Единственное, что осталось от той недолгой мирной жизни… Разве могла она когда-то предположить, что счастье окажется недолгим, а расплата за него – такой страшной. Уезжая сюда вместе с мужем, она больше всего хотела убежать от навалившихся проблем, бесконечных очередей и страха перед неизвестностью. Страна разваливалась прямо на глазах. То, что казалось незыблемым, вдруг стало рассыпаться, словно замок из песка. Людей охватила паника. Кто-то ломанулся в Народный фронт, кто-то с пеной у рта ратовал за возврат
Хоронили Себастьяна в закрытом гробу. Жданке даже не разрешили взглянуть на то, что осталось от мужа. Только из рассказов очевидцев она смогла составить неясную картину того, как погиб ее любимый человек. Спустя две недели отвезла сына к бабушке. Дмитру Стоянович пытался отговорить Жданку, но она стояла на своем. Оставила ребенка родным – и на следующий день записалась в отряд самообороны.
Первый разряд по биатлону сыграл свою роль. Через неделю общей подготовки Жданка получила первую винтовку и вышла на позицию, через месяц – стала самым результативным снайпером в отряде.
Полгода в любую погоду она выходила на огневой рубеж. Деньги, хотя и немалые, были для нее второстепенны, особенно после того, как янкесы разбомбили дом, в котором жили родители Себастьяна. Ни от дома, ни от сына не осталось ничего. Только память о нежных детских ручках, которые когда-то касались ее лица. Теперь Жданка стала не то чтобы особенно кровожадной, она превратилась в машину мести. Даже Лукc ничего не мог сделать. Все стрелки безоговорочно подчинялись командиру, только Жданка оставалась исключением. Никакие меры на нее не действовали. Она даже слушать не хотела о перемириях. Каждый день женщина выходила на позицию, каждый день сдавала сведения о пораженных целях. Когда на линии перемирия начали появляться американские военные, охота на них стала основным занятием Жданки. Однажды Лукc запер ее в подвале. Впрочем, в тот же вечер он горько раскаялся в содеянном. Жданка ушла ночью. Спустя два дня она вернулась, раненная, с простреленной ногой… довольная.
– Все, Лукc, я положила всех! – сказала, придерживая рукой простреленную ногу.
– Кого всех? – поинтересовался командир.
– Весь пост янкесов! Пятерых. Отметь у себя. На двадцатом километре.
– Ты ранена! Нужно к врачу! – Лукc увидел, как мутнеют глаза Жданки.
– Ерунда! Все равно недолго осталось! – успела сказать она и потеряла сознание.
В госпитале Лукc навещал ее почти каждый день. Рана оказалась пустяковой, но крови Жданка потеряла много. Чтобы полностью восстановиться, пришлось без малого две недели отлеживаться. Лукc, всегда суровый и неприступный, таскал ей цветы и фрукты, вообще вел себя не как командир подразделения, а как влюбленный мальчишка. Она только удивлялась происшедшим с ним метаморфозам. Но воспринимала их как-то вскользь. Внутреннее, душевное состояние было у Жданки куда хуже, чем физическое. Да, она вернулась, отомстив сполна за смерть мужа и гибель сына, но ощущение пустоты и одиночества охватило ее. Она не хотела больше жить. Ради чего, спрашивается, нужно все то, что она делает? Все равно с того света уже никого не вернуть. А каждый ее выстрел несет смерть, раскручивает страшный маховик войны, которую невозможно остановить. Тоска, жуткая, безысходная, навалилась могильным камнем, не было никаких сил освободиться от нее. Отвращение к жизни было велико, Жданку раздражала даже забота Лукса.
Забирать ее из госпиталя он приехал лично. Усадил в потрепанный «пежо», укутал ноги стареньким затертым солдатским одеялом. Жданка всю дорогу молча смотрела в окно, только в городе спросила:
– Куда мы едем?
– Ко мне. Тебе сейчас нужно прийти в себя. Отдохнуть, отлежаться. Лучше, если недельку-другую поживешь у меня, – спокойно ответил Лукc.
Жданка снова отвернулась и зябко поежилась. Лукc понял ее по-своему и тут же добавил:
– Не бойся. Не стану тебя трогать. Просто поживешь – и все. Я переберусь в гостиную, ты устроишься в спальне.
Слезы прорвали плотину и сами собой потекли по щекам. Сначала Жданка вытирала их ладошками, потом перестала замечать. Когда Лукc, придерживая под руку, вел ее по скрипучей деревянной лестнице, она даже не видела ступеней. Вся накопленная боль, все отчаяние, накопившееся душе, вырвались наружу, Жданка плакала навзрыд. От горечи потери, от собственной слабости, оттого, что жизнь рухнула, от дурацкого внимания Лукса, от его глупых слов…
Она плохо помнила, как он усадил ее на стул, как поднес к губам кружку с чем-то остро пахнущим. С размаху, не осознавая, что делает, Жданка выбила кружку из его рук, та покатилась по полу, звякнула, ударилась о плиту и замерла. Жданка резко поднялась и закричала в лицо Луксу:
– Что ты ходишь вокруг да около? Что тебе от меня нужно? Ну что ты ко мне пристал? Все вы одинаковые! Скажи, чего ты хочешь? Что, нельзя просто дать мне умереть? Почему я вернулась? Зачем? Чтобы ты надо мною измывался? Да мне лучше было бы просто поймать свою пулю! Господи! Лучше бы я умерла!
От негодования она даже не замечала, что кричит по-русски. Лукc стоял перед ней, не зная, что предпринять. Растерянно моргал и совершенно не походил на спокойного сдержанного командира, к которому привыкла Жданка. Лицо его вдруг исказила гримаса боли. Он резко привлек девушку к себе. Заткнул кричащий рот поцелуем.
Она ответила. Сильно. Жестко. Нетерпеливо. Куда-то исчезли стыдливость и скромность. Она неожиданно захотела почувствовать себя желанной, слабой женщиной. Пусть ненадолго, всего на час или на несколько минут. Пусть обман! Пусть иллюзия! Не важно! Но сейчас ей это было необходимо! Суматошно, не задумываясь о правильности действий, она срывала с себя одежду и со стоном подставляла тело под поцелуи Лукса. Времени думать о последствиях у нее не было.
Наверное, потому она почти не помнила, как это произошло. Лишь утром, проснувшись с тяжелой головой и дикой жаждой, с некоторым удивлением обнаружила рядом с собой совершенно голого командира. Он спал, зарывшись лицом в подушку, раскинув длинные волосатые ноги. Лукc оказался совершенно не таким, как Себастьян. Жданка сидела рядом с ним и пыталась понять, зачем уступила. Мало того что от выпитого мутило, так еще и на душе скребли кошки. Пошатываясь, она добралась до ванной и долго терла жесткой мочалкой тело, будто пыталась смыть не только следы прикосновений, но и кожу.
Когда, завернувшись в полотенце, она вышла, то почувствовала запах жареного хлеба и горьковатый аромат крепкого кофе. Лукc, даже не подумав что-либо набросить на себя, стоял на кухне и орудовал у плиты. Стопка обжаренных тостов высилась на тарелке, рядом красовалась вскрытая упаковка сыра, а большая джезва аппетитно парила свежесваренным кофе. Лукc широко улыбнулся и кивнул на бутылку красного вина, стоящую на рабочем столе:
– Поправь здоровье! Сегодня у нас с тобой выходной. Бойцы уже вышли на позиции, а мы будем праздновать!
– Что ты собираешься праздновать? – удивилась Жданка.
– Да хотя бы то, что наконец ты снизошла до меня! – расхохотался Лукc. – Ты разве не видела, что я давно на тебя запал?
– Что из этого вытекает? – хмуро уточнила Жданка, отхлебывая прямо из бутылки кислое холодное вино.
– То, что теперь мы будем вместе! – радостно засмеялся Лукc.
– Ты решил за нас двоих? А мое мнение тебя не интересует? – вспыхнула Жданка и поморщилась от резкой боли, раскаленным гвоздем кольнувшей прямо в мозг.