Когда в прицеле любовь
Шрифт:
Скрываясь в зарослях, Жданка пробралась до склона и по едва заметной тропинке начала подниматься вверх, туда, где в двухстах метрах от дороги должна была находиться позиция артиллеристов. Карабкаясь на скалу, она не понимала, почему пушки молчат?
Внизу на дороге грохотали бронетранспортеры. Пыль клубилась над долиной. Скрежетали гусеницы, круша выщербленный асфальт. На обложенной бетонными блоками площадке, задрав в небо стволы, сиротливо застыли три противотанковые пушки. Вся орудийная прислуга, все расчеты лежали вповалку на обагренной кровью земле. Вырезали всех, без единого выстрела. Очевидно, вскоре после того, как Жданка пробралась на позицию. Рано утром, на рассвете, с ней еще шутил молоденький командир батареи. Сейчас он с перерезанным горлом лежал у колеса крайнего
Жданке оставалось одно: каким-то образом пробираться в расположение, спастись от двинувшихся в наступление хорватов. До Бихача она добралась только к утру, но здесь ее ожидало полное разочарование. В городе уже хозяйничали враги.
Спрятавшись за каменной оградой, Жданка наблюдала, как по улице чередой шли грузовики с пьяными солдатами вражеской армии. Вдруг жесткая рука зажала ей рот. Жданка попыталась дернуться, но знакомый голос прямо в ухо прошептал:
– Тихо! Уходим. Я боялся, что ты уже не вернешься!
Скосив глаза, она увидела грязное, закопченное, суровое лицо Лукса.
Война закончилась неожиданно. Остатки разгромленной армии стягивались к границе Сербии. Налеты имперской авиации не прекращались ни днем ни ночью. В октябре Лукса зацепило осколком, Жданка, надрываясь, тащила истекающего кровью командира в укрытие. Следующая бомба разорвалась слишком близко. Она помнила, как ее оторвало от земли и с размаху швырнуло куда-то. Дальше была только боль.
Боль. Тупая, тянущая. Она наполняла каждую клеточку истерзанного тела. Иногда Жданка видела белые пятна и снова проваливалась в мучительную темноту. Первое более или менее ясное воспоминание – чужое мужское лицо, непонятный разговор. Язык был совершенно незнаком. Чем-то отдаленно напоминал итальянский, но в то же время был абсолютно чужим. Что-то кольнуло в руку. Жданка провалилась в небытие.
Когда Лукc пришел навестить Жданку, она уже окрепла. Медицинская сестра вошла первой, принесла букет цветов в стеклянной, непривычной формы вазе, поставила на столик у окна, улыбнулась по возможности приветливо, следом за ней в палате появился Лукc. В строгом костюме, тщательно подстриженный, весь какой-то незнакомый и в то же время единственный, связывающий Жданку с прежней жизнью. Он что-то сказал медсестре, и та снова улыбнулась. Ответила вполголоса на незнакомом языке и вышла из палаты, оставив Лукса и Жданку наедине.
– Как ты, милая? – спросил Лукc по-сербски, присаживаясь на странную конструкцию из металлических хромированных трубок, очевидно символизирующую стул.
– Где я? – тускло спросила Жданка.
– В больнице. Тебя сильно приложило. Два месяца без сознания. Это круто! – улыбнулся Лукc. – Ты действительно ничего не помнишь?
– Нет! Где я? – снова задала вопрос Жданка.
– В больнице! Я же тебе говорил!
– Я не понимаю ничего из того, что они говорят! – пояснила Жданка, прислушиваясь к собственному голосу. Он казался ей чужим, как и все, что ее окружало.
– Ты помнишь, как тебя ранило? – спросил Лукc.
– Помню только близкий взрыв – и все. – Жданка замолчала, продолжила спустя минуту: – Ты был ранен. Осколок попал тебе в спину. Много крови!
– Это и было самым страшным. Рана оказалась неглубокой, но обширной. С тобой получилось хуже. Тяжелейшая контузия. Когда тебя сюда привезли, профессор Ионеску пришел в восторг. Потрясающий материал. Сильный молодой организм – и полностью отключен мозг. Можно было вылепить из тебя любую личность. Он большой спец по таким вопросам.
– Что значит – любую личность? – вяло переспросила Жданка.
– Очень просто. Внушить тебе иное сознание! Другое прошлое. Другие привычки. Тебя вообще бы тогда никто не узнал.
– Зачем?
– Мало ли! Вдруг ты пригодилась бы в качестве особого агента! Какой-нибудь спецслужбе! – без тени улыбки объяснил Лукc.
– Не хочу! – пробормотала Жданка, силы стремительно оставляли ее.
– Все понял! Ухожу! Навещу тебя завтра. Поправляйся! – Лукc встал.
Едва за ним закрылась дверь, Жданка снова провалилась в темноту. Она тогда еще не знала, что дважды ее выводили из комы, однажды она уже умирала, и клиническая смерть едва не закончилась биологической. Обо все этом Жданка узнала только спустя три месяца, когда самолет, на котором они с Луксом летели в Салоники, уже заходил на посадку. Сколько стоило ее лечение, Лукc так и не сказал, махнул рукой. Он вообще оказался немного странным. С профессором Ионеску разговаривал на вполне сносном румынском. С бортпроводницей кокетничал по-гречески. Трудно сказать, какой язык для него был родной, но теперь Жданка была уверена – не сербский. Однажды она спросила:
– Откуда ты родом, Лукc? Имя у тебя больно странное.
– Уже не помню! – отшутился он, но Жданка была уверена на сто процентов, что, если он не строго засекреченный агент, наверняка «дикий гусь», профессиональный наемник, меняющий паспорта чаще, чем женщина наряды.
Греция встретила их сильным ветром и непрерывным моросящим дождем. В небольшой гостинице, в крошечном номере на третьем этаже, Жданка куталась в одеяло, ожидая, когда вернется с какой-то деловой встречи Лукc. Она вспоминала номер в отеле, где когда-то жила в Будве с мужем, и кляла себя за то, что так и не сходила с ним в дом скульптора Марко Митрова, так и не коснулась волшебного барельефа. Теперь по документам она жена Радмира Дубича, он же Лукc, зовут ее Миланка Дубич. Что касается имени, оно даже понравилось ей. Покрутившись перед зеркалом, подумала: «Ну чем не Миланка!» Стройна, длиннонога, достаточно красива. Вот только, к несчастью, не она!
Лукc явился поздно ночью. Усталый, голодный, злой.
– У нас поесть что-нибудь найдется? – спросил он, открывая в душе горячую воду.
– Немного сыра, хлеб. Вина полбутылки. Все, пожалуй! – ответила Жданка.
– Значит, жить будем! – откликнулся Лукc.
Через пару минут вышел из кабинки, на ходу обматывая бедра полотенцем.
– Могу сказать тебе по секрету, надолго мы здесь не задержимся. Завтра купи билеты на теплоход до Констанцы. Возвращаемся в Румынию!
– А зачем мы сюда прилетели? – удивилась Жданка.
– Работа такая! – отмахнулся Лукc. – Где сыр? Голоден, как сто чертей!
Жданка стояла на палубе неподалеку от трапа и всматривалась в толпу на причале, Лукса нигде не было. До отхода «Мелиссы» оставалось двадцать минут. Лукc не появлялся! Вот уже отдали швартовы. Засуетились, забегали матросы. Убрали трап. Лукса не было! Жданка растерянно смотрела на удаляющийся берег, до Констанцы ни одного захода в порт! Промерзнув до мозга костей, спустилась в каюту, в которой должна была плыть вместе с Луксом. Неожиданная утрата острой болью отозвалась в сердце. Нет! Она не любила его. Просто привыкла, что он рядом. Всегда. И под бомбежкой, и в больнице, и после. В меру внимательный, в меру заботливый, не особо досаждающий в постели, но такой надежный, проверенный. Жданка даже не относилась к нему как к любовнику, скорее как к другу. Да, он был именно другом, с которым время от времени нужно спать. Теперь он исчез. Просто опоздал на теплоход? Быть этого не может! Лукc пунктуален! Что-то случилось? Скорее всего. Только причина на то, чтобы он не приехал вовремя, должна быть очень серьезной. Он так и не сказал, зачем они прилетели в Салоники, но, если учитывать его специальность, по крайней мере, ту, о которой было известно Жданке, это могла быть только акция. Значит, он погиб или арестован. Только поэтому билеты покупала она! Что теперь делать? Немного денег у нее есть. Но их слишком мало для того, чтобы выжить в стране без языка и знакомых. Предпринять что-либо до прихода в Констанцу она не могла. Оставалось одно – постараться выспаться и хорошенько отдохнуть. В следующий раз удастся это сделать очень не скоро. Жданка проснулась на рассвете. Гудок, то нарастающий, то затухающий, не давал покоя. Одевшись, она вышла на палубу. Плотный туман окутал теплоход. Почти полный штиль. Волны лениво плескались о борт. «Мелисса» едва двигалась вперед. Услыхав неподалеку русскую речь, Жданка подошла поближе к говорившему. Высокий, уже немолодой мужчина объяснял своей юной спутнице, что сейчас они проходят Дарданеллы.