Когда взорвется газ?
Шрифт:
Проховыч стоял в углу и в сумраке был похож на ожившего мертвеца. Череп, провалы глаз с дьявольским огоньком внутри, белые волчьи зубы… Черепахин не стал бы предъявлять ему претензий.
— Совсем совесть потеряли, стали цепляться: зачем тебе такой дом, мы его на себя переделаем, а тебя, говорят, в болоте утопим!
Он махнул рукой.
— Ладно, пошли на воздух, чего зря в схроне сидеть? Время придет, насидимся еще!
На полянке фотосессия продолжилась. Проховыч охотно позировал с оружием, принимал
— Хайль Гитлер!
Радуясь журналистской удаче, Иван только успевал щелкать затвором фотоаппарата.
Когда люк закрыли, вход в схрон стал совершенно незаметным. Дед Микола удовлетворенно крякнул.
— И как ты с ними разошелся? — напомнил Черепахин. — Ну, с теми, «кручеными»?
Проховыч пожал плечами.
— Лучше, чем они со мной хотели. Вот иди, покажу…
Он поманил Ивана пальцем и пошел в чащу. Серый потрусил рядом. Черепахину оставалось одно — идти сзади. Но недосказанная история требовала продолжения.
— Так что, они так и уехали, и пистолеты оставили? — спросил Иван у прямой, как штык, Миколиной спины. — Что-то я обратной колеи не видел…
Но с таким же успехом можно было обращаться к прямому хвосту Серого. Микола говорил только тогда, когда сам этого хотел.
Через пятнадцать минут Проховыч и полуволк остановились. Когда Черепахин подошел, Проховыч продолжил:
— Вижу, дело к мокрухе идет, продырявят меня из своих пушек да бросят в болото! И Серого не пожалеют!
Микола погладил полуволка по огромной голове. Тот явно беспокоился и рвался в густые заросли.
— Я тогда вроде как испугался, разыграл им уважение, накормил жареной уткой — вку-у-сная! И первача налил — он синим пламенем горит, градусов семьдесят! Ну, они и размякли, стали песни петь. А я их почивать положил на лавки — голова к голове…
Проховыч показал ладонями, как именно легли «крученые».
— А как захрапели, я два раза маханул топориком вверх-вниз, — он сделал движение ладонью, как будто разбивал кирпичи приемами карате.
— И вся их наглость закончилась!
Черепахин оторопел.
— Так ты, деду, их — что?..
— Что, что… На лавке даже зарубки остались… Еле отмыл потом…
Он раздвинул густые кусты, показав две свежие могилки, со связанными крестом толстыми ветками.
— Вишь, в болото бросать не стал, как скотину, по-человечески сделал, каждого отдельно…
У Ивана закружилась голова, он покачнулся. Крепкой рукой дед Микола взял его за локоть.
— И как же ты их дотащил сюда? — глубоко вдохнув прохладный воздух, спросил Черепахин, чтобы хоть что-то сказать.
— Да очень просто. По-партизански. Волокушу сделал, до поляны на телеге, а потом Серого запряг. Делото простое. И машину ихнюю в такую топь закатил, никто
— Ох, ошибаешься ты, дед Микола! — сказал Иван, шагая по тропинке обратно. — За такими следом всегда дружки приходят!
— Пусть приходят, — ответил бывший проводник боевой пятерки. — Я кого хошь положу в землю. А сам уйду в болото — у меня и там схроны есть. Могу сколько хочешь просидеть — никто не достанет.
— В любой момент прийти могут, — повторил Черепахин. — И спрятаться не успеешь.
— Ты вот и пришел, только врасплох не застал. И другие не застанут.
— Я-то при чем?
— Да при том. Я, грешным делом, сначала на тебя подумал…
Черепахин споткнулся.
— Почему на меня?! Я-то тут каким боком?
Микола остановился, развернулся и прожег взглядом Ивана до самого нутра.
— Да потому, что сказки они про тебя расплетали! Где, мол, тот твой журналист? А уже, считай, десять лет прошло, я про тебя и думать забыл! И вдруг объявляется тот самый журналист! Что тут думать? В те времена мы бы тебя в муравейник посадили и все выспросили…
— Да я тут ни при чем, это случайность! Меня самого и арестовывали, и убить хотели!
Проховыч слушать не стал, а повернулся и пошел дальше.
Ошеломленный всем увиденным и услышанным, Черепахин еле переставлял ноги.
«А ведь притворялся сиротой казанской, рассказывал, что никогда никого пальцем не тронул… Да и вообще оружия в руки не брал… Да-а-а. А ведь ты, любитель сладкого какао и заводской „Столичной“, сегодня ночью и меня вполне можешь зарубить, если не понравится что-то»…
Микола как будто прочитал его мысли. Остановился, улыбнулся, похлопал по плечу.
— Напугался? Это я шутейно! Вон даже Серый смеется… Уехали они к себе, только пистолеты мы с Серым отобрали! И на тебя я ничего плохого не думаю. Живи, сколько хочешь, по душам поговорим, отдохнешь…
Иван улыбался в ответ и кивал, хотя твердо решил, что ночевать здесь не останется, хоть пешком, а уйдет.
Но пешком идти не пришлось. У избушки дожидался Радимка на своей гнедой.
— Ну что, собрался, или как? — весело спросил он.
— А как ты узнал-то? — изумленно спросил Черепахин.
— Ворона на хвосте принесла. Та, что у бабки Беляны висит, — возница подмигнул.
Но на обратном пути дал другое объяснение:
— У этого лешака больше одного дня никто не выдержит. А мне деньги во как нужны!
Черепахин так и не решил для себя, какое объяснение правдиво.
Этот номер «Политических хроник» расходился, как бесплатный «Плейбой» в ночном клубе. У киосков выстроились очереди, газету передавали из рук в руки, снимали ксерокопии, пересказывали…