Когда взорвется газ?
Шрифт:
— Ладно. Пошли в дом.
Иван с облегчением перевел дух, поправил рюкзак, повернулся и первым пошел вперед. Кусты расступились, открывая надежно спрятанное жилище, и Иван опять замер. На крыльце, угрожающе напружинившись, стоял волк, в упор разглядывая пришельца. Ни лая, ни рычанья, толстый, похожий на полено хвост, не по-собачьи неподвижно торчал сзади и только немигающеупертый взгляд желтых глаз неотрывно держал Черепахина на прицеле.
«Не может быть! Неужели и вправду оборотился?!»
Иван обернулся. Нет, дед Микола так и шел сзади.
— Свои, Серега! —
Зверь, мягко соскочив с крыльца, пропустил людей в дом и опять улегся у двери.
Жилище Миколы чем-то напоминало избушку Беляны, только выглядело более аскетично. Деревянные стены, деревянные пол и потолок, явно самодельный длинный дощатый стол и длинные широкие лавки — тоже самодельные. А неприятный нежилой дух отсутствовал начисто: большая печь в углу испускала расслабляющее тепло и свежий запах горящих поленьев.
— Сидай, Иван, вечерять будем!
Дед Микола запалил керосиновую лампу. На стенах появились огромные тени, одна рылась в мешке.
— А у меня подарки имеются! — торжественно объявил Иван, с улыбкой вытаскивая из рюкзака банку какао и литровку «Столичной». Заметив, как молодо сверкнули глаза деда, тут же поставил рядом вторую.
— Твой корень в пень! — оживился Микола. — Заводская!
Водку дед любил только «Столичную», а к самогону, который в его запасниках водился в неимоверных количествах, относился, как к повседневной еде или лекарству — для здоровья нужно, но настроения не поднимает.
Стук поставленных на стол больших бутылок подействовал на хозяина, как выстрел стартового пистолета. Длинным ухватом он вытащил из печи чугунный горшок, снял крышку и по избе сразу же пыхнул густой аромат тушеной утки.
— Заводская — это для меня праздник! Запомнил, значит! И деньгу не пожалел…
На столе вокруг чугунка быстро появились граненые стограммовые стаканы, алюминиевые миски с квашеной капустой, солеными огурцами и белыми грибами. В расписные деревянные тарелки Проховыч положил по тяжелой двузубой вилке и по широкому клинообразному ножу. Иван не стал распечатывать бутылку, а уважительно подал ее хозяину. Дед Микола очень любил самолично скручивать пробку, ощущая неповторимый щелкающий звук. Как дефлорация невесты в первую брачную ночь, это действо никакого практического или эстетического значения не имело, зато приносило моральное удовлетворение. Дед поднес горлышко бутылки к уху и медленно начал поворачивать золотистый колпачок. Щелк! Вокруг стальных глаз собрались радостные морщинки.
— Будем живы, не помрем! — Микола залихватски потер крепкие ладони и наполнил до верха синеватые стаканы.
— Ну, Ванюша, со свиданьицем! Рад я этой встрече, аж душе петь хочется!
Они выпили, закусили, снова выпили. Дед расспрашивал о своем бывшем доме и не очень
— Ты про себя расскажи, дед Микола! — Черепахин в кармане нажал кнопку диктофона.
— Живу, не тужу! — хохотнул хозяин, в очередной раз наполняя стаканы. — Вишь, какие хоромы? Здесь лесник жил, потом его сократили, а я и заселился… Толян помог, двоюродный племянник, он завсельсоветом был, пока районы не соединили. Спасибо племяшу, живу — кум королю, все есть. Я никого не трогаю, и меня тоже… не трогали!
Он со значением взглянул на Черепахина, но тот не обратил на это внимания.
— Это хорошо, что у вас родня дружная, — иезуитски улыбаясь, сказал Иван. Он опьянел и сейчас казался себе хитрым и опытным шпионом. — А где сынок-то твой, диду? Помню, ты про него тогда говорил…
Дед небрежно махнул рукой.
— Сынок хоть и родная кровь, да отрезанный ломоть. Его ж второй муж Маруськин усыновил, он и фамилию его взял, и отчество переделал. То ли Фокин, то ли Фомин теперь… Все в начальство лез, а с моей фамилией куды его пустют? С новой долез, теперь где-то в верхах отирается. Только пить мы за него не будем, потому как он отцу даже сто гривен не прислал! Давай за тебя выпьем! Ты мне пользы куда больше принес! Хотя жизня такие кружева заплетает…
Микола махнул одну рюмку за другой и принялся рассказывать про свою жену Маруську, про ее никудышнего отца, который на свадьбу даже приданое зажилил…
— Давай сфотографируемся, диду? — Иван вытащил маленький плоский аппаратик.
Но Микола заслонился растопыренной пятерней, на которой отчетливо выделялись большие желтые мозоли.
— Ни! Зачем пьяную рожу на фотокарточку! — благоразумно произнес он.
И вторую бутылку открывать не стал, проявив трезвомыслие и рачительность.
— Завтра еще день буде, — философски заметил Проховыч. — А сейчас хватит. Спать пора!
Черепанов отметил, что вечер прошел хорошо. Преклонный возраст собеседника совершенно не ощущался: он был полон сил, жизнерадостен и молодцеват. Да и своей цели Иван достиг. Правда, не хватало еще нескольких штрихов, но завтрашний день что-нибудь да принесет…
Тем временем Микола, сдвинув две лавки, застелил их толстым тулупом, на эту импровизированную постель уложил гостя, а сам, прихватив керосиновую лампу, вышел покормить Серого. Иван, придремывая на неожиданно оказавшемся очень удобном ложе, глянул на часы. В багровых отсветах печного огня стрелки показывали девять. А здесь, в лесу, уже наступила глубокая ночь. Здесь вообще жизнь была совсем другой: простой и понятной. На рассвете надо просыпаться, а с заходом солнца засыпать, самому добывать пропитание, перед сном убирать со стола и кормить собаку, даже если она наполовину волк… Лес, болото, ружье, огонь, отсутствие проблем и здоровый, первобытный образ жизни способствуют долголетию. Даже Иван впервые за долгое время чувствовал себя спокойно и уверенно. И немного позавидовал деду Миколе.