Когда я был мальчишкой
Шрифт:
В этой деревне мы проспали несколько часов беспробудным мёртвым сном. Нашему взводу достался богатый дом, и мы, не остыв от боя, поначалу ходили из комнаты в комнату, удивляясь чужому быту. В большом книжном шкафу с разбитыми стёклами стоял длинный ряд: «Майн кампф» в разных переплётах, богато иллюстрированное издание о немцах в Париже, разные книги неизвестных мне авторов и мои любимые «Три мушкетёра» — черт побери! — на немецком языке. Как я жалел, что учил в школе английский!
Пока я рылся в шкафу, а Митрофанов швырял кинжал в большой портрет Гитлера, Володя выволок из погреба несколько банок компотов и окорок, велел нам подождать и вскоре вернулся, таща за собой на поводке скулящую собаку.
— Для проверки, — пояснил Володя и бросил псу кусок окорока. Голодный пёс проглотил его, почти не разжёвывая, завилял хвостом, жадно съел ещё один кусок и вылакал из тарелки компот.
— Налетай, славяне! — провозгласил Володя, и мы, не ожидая нового приглашения, дружно принялись за немецкие харчи.
Наелись и повалились кто куда: на кровати с пуховыми перинами, на диван, просто на пол, и заснули, как я уже говорил, беспробудным мёртвым сном.
Нас разбудил Сергей Тимофеевич. Пока мы с Володей протирали глаза, он из фляжки наполнял бокалы красным вином.
— Через несколько минут всё равно подъем, — извиняющимся голосом проговорил он. — Я рад, что вы живы, выпьем за победу, друзья мои.
Мы выпили. Сергей Тимофеевич был небрит, и седая щетина очень старила его похудевшее лицо. Через расстёгнутый воротничок проглядывали белые бинты.
— Вы ранены? — хором вскричали мы.
— К счастью, очень легко, — ответил Сергей Тимофеевич. — Осколком гранаты, но его уже вытащили. Я все о вас знаю, только что говорил с Виктором. Когда дойдём до Шпрее, нас, наверное, отведут на переформирование. Локтев сделал меня своим переводчиком и не отпускает ни на шаг. Он умница и храбрец. Во время атаки штаба немецкими автоматчиками — не только ваш батальон, все мы были в окружении! — он показал себя хладнокровным и умным солдатом. Володя, Ряшенцев представил к орденам Виктора, Юру Беленького и тебя. Я горжусь тобой. Миша, держись Володи, и у тебя все будет хорошо. Дайте я вас обниму и побегу — отпросился на три минуты.
Мы обнялись. Сергей Тимофеевич побрёл к двери, обернулся и развёл руками.
— Хотел сказать на прощанье: «Берегите себя», но как-то неловко. Я-то ведь оказался в штабе…
И ушёл, по-стариковски шаркая подошвами покрытых высохшей грязью ботинок.
И ещё один раз я готов был провалиться сквозь землю — вторично за трое суток.
Несколько часов мы шли в арьергарде полка. Передовой батальон дрался с рассеянными по лесу группами немцев, а когда мы спешили на помощь, перестрелка кончалась. На коротком привале я уснул — свинцовая усталость. Спал я пять минут, не больше, и, когда Митрофанов толкнул меня локтем в бок, рота уже двинулась в путь. Я догнал ребят, прошагал в полузабытьи метров двести — увидел перед собой страшные глаза Володи.
— Где диски?!
В деревне нашему отделению дали ручной пулемёт, а оба запасных диска Володя поручил нести мне. И они остались на привале! Я побежал обратно, проклиная все на свете, долго разыскивал диски и снова догонял своих — наверняка самый памятный бег в моей жизни. Володя, взглянув на мою совершенно удручённую физиономию, ласково пошлёпал меня по затылку.
— В следующий раз наматывай шнур с дисками на руку, не забудешь. А ну, улыбнись!
Подарок судьбы — то, что рядом со мной был Володя.
Последний за эти трое суток бой мы вели ночью.
Впереди лес горел, и пришлось с хорошей мощёной дороги свернуть в тёмную чащу. Мы брели, спотыкаясь от усталости и обнимая встречные деревья, окликали друг друга, и всё равно роты в конце концов так перемешались, что уже нельзя было разобрать, каким приказам подчиняться и кого слушать. К тому же полил сильный дождь, который легко пробивался сквозь прореженный лес, луну заволокло тучами, и стало совсем темно. Мы надели выданные нам немецкие плащ-палатки и продолжали двигаться в неизвестность, мечтая о костре и кружке кипятка.
— Знаешь, Мишка, — тихо проговорил Володя, — я решил твёрдо: как война окончится, поеду к Сергею Тимофеевичу. Вот иду и все думаю о нем, многих людей перевидел, а ни к кому такого не чувствовал. Как родной… Ответь, только честно: сварит у меня мозга на учёбу?
— Мнительный ты человек, Володя, — сказал я. — В институте я учился, точнее, иногда посещал. Большинство студентов нашего курса тебе и в подмётки не годятся! Сергей Тимофеевич говорил ведь, что ты все на лету схватываешь.
— Эх, если бы и в самом деле так, — радостно вздохнул Володя. — Я б Тимофеичу дал слово: пока не выучусь — не женюсь, это точно. И работать буду обязательно, не хочу быть в тягость.
— Восьмой, девятый и десятый классы за один год пройдёшь, как мы с Сашкой, — развивал я перспективу. — А девчонка, если умная попадётся, нисколько не помешает. Правда, тебе с ними придётся трудно — красивый ты, черт. Вешаться на шею будут.
— Хочешь, открою один секрет? — хмыкнув, шепнул Володя. — Только никому ни гугу! У меня ещё ни одной бабы не было, разговоры одни, понял? Подлость это — погулял, и в кусты, а она, может, сына родит, которого ты в глаза не увидишь.
И в этот момент раздалось несколько взрывов: минное поле! Крики раненых заглушили пулемётные и автоматные очереди, откуда-то сбоку посыпались мины, и мы, не ожидая команды, бросились на мокрую холодную траву.
— Братцы, помогите! — в десятке метров от нас кричал раненый.
Володя сделал знак, и мы поползли на крик. Передав мне автомат, Володя перетащил стонущего бойца на свою плащ-палатку, и мы, ухватившись за края, поволокли его назад.
— Ноги и руки целые, — успокаивал Володя раненого. — Сейчас тебя перевяжут, потерпи, братишка.
Не помню, сколько мы пролежали под дождём, ожидая прихода танков. По приказу Ряшенцева мы лишь отползли поглубже в лес. Володя что-то говорил, а я заснул мучительным и сладким сном на пуховой перине — в луже дождевой воды. Когда Володя меня растормошил, на мне не осталось ни одной сухой нитки.
— Двое сапёров погибло, — мрачно сообщил Володя, — расчищали мины. Готовься, подходят танки.
— Передвигаться по танковой колее! — раздалась команда.
И мы пошли в темноту — в атаку. Ноги вязли в глинистой почве, ботинки, кажется, весили по тонне каждый, и не было сил их выдёргивать. Услышав гул танков, немцы покинули траншею, и мы, пройдя через неё, снова брали деревню.
Лопнувшая в небе ракета осветила такую сцену.
На окраине деревни возле большого кирпичного дома стоял сарай. Неожиданно двери сарая распахнулись, и по тридцатьчетверкам с почти пулемётной скоростью прямой наводкой забила длинноствольная зенитка. Её расчёт прожил не больше минуты, но два наших танка так и остались на поле боя…