Когда я вгляделся в твои черты
Шрифт:
– Не поспоришь.
– Микаса тяжело вздохнула и призадумалась.
– Ладно, пойдём-ка к столу, мой ворчливый фей наверняка уже и завтрак наколдовал: он очень любит кого-нибудь накормить.
На опрятной скатерти в крупную клетку стояла большая тарелка оладий в окружении стеклянных соусников с различными джемами, а рядом красовались миска с ягодами, кофейник да фарфоровый чайник.
— Прямо натюрморт, — почесав макушку, заметил Эрен.
«Почему именно такое сравнение? Совсем не в духе Эрена. Он что, пытается мне угодить? Или я чего-то о нём не знаю? Наверное, ещё долго не смогу отделаться от этого чувства, оно преследует
Микаса едва заметно мотнула головой, гоня прочь неудобные мысли, и попыталась вспомнить, о чём вообще шла речь.
— Натюрморт? — повторила она, мысленно нащупав опору. — Леви нравится устраивать из трапезы церемонию — с красивой посудой и эстетично разложенной едой. Поначалу жутко подбешивало, но потом я вспомнила чаепития у мадам Ренессанс, и поняла, что просто отвыкла от домашнего уюта. Пожалуй, даже буду скучать по всему этому, когда дядя уедет.
Эрен с минуту помолчал, по привычке хмуря брови в унисон собственным размышлениям, а затем с улыбкой спросил:
— Могу я сегодня забрать тебя к себе? Зайду вечером в галерею, если ты не против.
— Конечно. Я буду рада. Посмотришь заодно, как я втюхиваю картины богатеньким выпендрёжникам, — мягко съехидничала Микаса и закинула в рот горстку малины.
— Ты мне теперь этого не простишь…
— А ты думал, я после признания буду у тебя в руках плавиться круглые сутки?
– подтрунила она над ним.
Затем приподнялась и потянулась за кофейником. Эрен чуть оголил стиснутые зубы в настырной ухмылке и привлёк Микасу к себе, усадив на колени. Голодные пальцы впились в её мягкие ягодицы.
– Если подумать, в таком случае можешь хоть морально уничтожать меня. Круглые сутки.
Он придвинул кофейник и наполнил её чашку, после поцеловал Микасу в плечо. Она упёрлась кулачком ему в грудь, с восхищением запустила пальчики в волосы на затылке Эрена, принявшись вытягивать их расчёсывающими движениями.
– Люблю, когда ты сажаешь меня к себе на колени, - наперекор смущению произнесла Микаса, и от собственной смелости у неё закружилась голова.
– И твою дурацкую улыбку с оскалом - люблю.
– А говорила, что не будешь плавиться в моих руках круглые сутки.
– Заткнись и ешь.
– Как скажешь, детка.
– Ненавижу твою чёртову «детку»!
– Развратничают за столом с утра пораньше. Молодняк… - шутливо пробрюзжал спустившийся со второго этажа Леви и отодвинул стул для своей жены.
Микаса заметила на лице Эрена искреннее недоумение, когда тот рассматривал супругу её дяди. «Удивлён так, словно знает, почему… Нет, наверное, я просто вижу то, что хочу. И всё же…»
За завтраком Леви не задавал бестактных вопросов, не пытался загнать Эрена в неловкое положение, хотя Микаса была готова к обратному. Напротив, вёл себя радушно и благосклонно, словно той неуклюжей встречи наверху не произошло. Он не хотел навредить племяннице, в особенности сейчас, когда её состояние и без того оставляло желать лучшего.
Проводив Эрена, Микаса в приподнятом настроении собралась и отправилась на работу. День в галерее тянулся долго и скучно. Вереница переработок
Щёлк-щёлк. Лихорадочная вереница воспоминаний бросила ей под ноги рождественский разговор с Армином о депрессии их лучшего друга, о его постыдном желании уничтожить мир собственными руками. Щёлк-щёлк.
«Мне всегда казалось, что за чертой девятнадцати ничего нет. Но я умер, возродился и стал делать то, что, как я думал, никогда не попробую».
«Почему ты тогда так сказал? Едва ли это совпадение. Почему? Почему?.. Как я должна об этом спросить, чтобы не выглядеть сумасшедшей?»
– Мне нужна картина, мадам, - раздалось неприлично близко у её левого уха.
– Что-нибудь со смыслом, но чтобы подошло интерьеру спальни. Думаю, описывать саму спальню нет нужды: ты наверняка ещё помнишь, как она выглядит.
Голос-дурман. Голос-несчастье. Голос надменного дьявола в идеально скроенном костюме. Этот голос она помнила лучше, чем проклятый интерьер проклятой спальни… Спальни, в которой она так много изменяла, так сладко отдавалась своему любимому Эрену у дьявола за спиной.
Микаса повернула голову и укололась пронзительным взглядом бывшего мужа. Дементьев пах так же, как и прежде - чистотой, дорогими сигаретами и дорогим парфюмом. И держался - дорого. Дурной сон о когда-то недосягаемой мечте. Микасу прошибло холодом и смятением.
– Что ты здесь делаешь? Решил меня позлить?
– сложив руки на груди, полюбопытствовала она.
– Отнюдь. Я выбираю картину.
– Лжёшь и не краснеешь. Ты мерзавец, Вадим.
Галерея почти опустела, коллеги потихоньку начали расходиться по домам, маша Микасе на прощание рукой.
Успев ненадолго заскочить домой, чтобы переодеться, Эрен примчал аккурат к закрытию: влетел в помещение и стал жадно искать глазами свою любовь в лабиринте стен с экспонатами. Наконец он услышал её голос и шустро двинулся на звук, но последовавший за ним мужской заставил Эрена сбавить и шаг и чутко прислушаться. «Чего? Какого хрена этот ублюдок здесь забыл?» — со злостью спросил себя Йегер и выглянул из-за стены со здоровенным авангардным изображением в духе сюрреализма.
Они стояли вдвоём у абстрактного полотна в оттенках алого — воплощение его юношеских страхов и задушенных надежд — оба божественно прекрасные и элегантные: подчёркивающее фигуру чёрно-белое платье Микасы идеально сочеталось с дизайнерским костюмом Дементьева. Они могли бы часами спорить обо всех ёбаных картинах в этой ёбаной галерее в самых высокопарных и заумных выражениях. Идеальный обёрточный союз. Кто он такой, чтобы им мешать? Дурак в футболке и джинсах с набекрень полученным образованием. По какой-то нелепой случайности его называли превосходным, пусть и ленивым, студентом. Шутили, должно быть. Эрен знал, ради чего были те неуклюжие потуги, — получить зыбкий шанс говорить на одном языке с девчонкой, в чьих лисьих издёвках он души не чаял.