Когда я закрываю глаза
Шрифт:
И тут Кай указал на дверцу моего шкафчика: там висели две полароидные фотографии. Их сделала Нора. Мы вместе улыбались в камеру.
– Какой же ты фрик, Рабе, – хмыкнул Кай.
Элла захихикала еще громче, и Тим тоже присоединился.
Второй звонок.
– Сталкер, – прошипел Йонас, срывая фотографии.
Я – не сталкер. Я – друг Норы. Я с удовольствием бросил бы это ему в лицо, но слова застряли в горле.
Нора
Нора была здесь, но молчала.
Дверь справа от меня вдруг открылась, спугнув воспоминание. Я поспешно спрятал левую руку.
Леонард Фрей. Один, без младшей дочери, которая похожа на него куда больше, чем Нора. Лишь глаза у них одинаковые, зеленые.
– Немало времени прошло, – произнес он.
Я сдержанно кивнул.
Замечание явно лишнее. И дело не только в том, что теперь я мог смотреть в глаза отцу Норы, не запрокидывая голову. Лео и Анна мне всегда нравились, они были отличными родителями и людьми. Возможно, они и сейчас такие. Я знал их столько, сколько себя помнил. С тех пор как мы с Норой пошли в детский сад. Наши родители хорошо дружили, во всяком случае, пока мы с Норой были вместе. А вот потом общение уменьшилось и постепенно сошло на нет. Мама с папой усердно работали. Возможно, они не столь умные и популярные, сколь другие родители, но я все равно их люблю. Родители Норы мало от них отличались – и раньше мы оба были такими же.
– Послушай. – Он со вздохом потер небритый подбородок. – Понятия не имею, почему Нора захотела тебя увидеть, но я рад, что ты пришел. Сам не могу сказать, почему, но я… Знаю, вы не особенно дружите, и все же думаю, это многое значит для Норы.
Я с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться. «Не особенно дружите». Да мы вообще больше не друзья.
Почему? Все просто: Нора стала популярной. А я – нет.
«Популярные», – мысленно повторил я. Странное слово. И очень субъективное. Не уверен, что Нора и ее новая компания действительно популярны. Что они могут называться «друзьями». В смысле, такими друзьями, какими были когда-то мы с Норой. Может, Йонас, Тим и остальные просто зависают вместе, втайне упиваясь собственной крутостью, красотой и заставляя других чувствовать, что они недостаточно хороши, чтобы стать частью этой компании. И никогда не будут достаточно хороши…
– Она может позвонить, когда вернется домой. А теперь мне пора.
Мне нужно пространство и время для себя. Я должен немедленно убраться отсюда.
– Конечно. Я передам Норе. Врач полагает, что через неделю ее выпишут.
Я напряженно кивнул, охваченный беспокойством, и отошел от отца Норы. Мне не хотелось показаться грубым, но это было чересчур. Непривычно, ошеломляюще. Я не знал, как со всем справиться.
– Спасибо. До свидания, господин Леонард.
Глупо, но почему-то мне кажется неправильным обращаться к отцу Норы на «ты». Не дожидаясь его реакции, я быстро зашагал по светлому гладкому полу к лифтам. Зашел в первый попавшийся и нажал на кнопку первого этажа. Музыку в лифте я ненавидел почти так же пылко, как больницы. Да, это какое-то безумие, но на свете существовала музыка, которую я на дух не переносил.
С громким «дзинь» лифт открылся, я пересек просторный вестибюль и вышел через раздвижные двери на улицу. Как бы хотелось сказать, что случившееся в больнице ничего не поменяло в спокойной жизни, которую я себе отвоевал. Но что-то мне подсказывало – это только начало.
5
Нора
У мужчины круглое и не по-зимнему загорелое лицо. Крючковатый нос, пронзительный взгляд, одет он в голубую униформу. Пододвинув стул к моей койке, он сел.
Прямо как Сэм.
Сердце сжималось, я незаметно ерзала, пытаясь устроиться поудобнее. Виной всему нервозность. С визита Сэма прошло три дня. Доктор Альварес и родители ни сном ни духом не ведали, что все не очень хорошо и в моей памяти есть провалы. Я им не призналась. Ведь… мне же сказали, мол, это нормально. Сказали, что все уляжется. Я просто должна в это верить.
Коллега полицейского вышла за дверь вместе с мамой и папой – у нее остались какие-то вопросы. К тому же доктор Альварес сказал, что я могу переутомиться, общаясь с большим количеством людей.
Поначалу Лу не хотела оставлять меня наедине с чужим человеком. «Незнакомцам доверять нельзя», – заявила она.
– Рад, что ты очнулась, Нора. Как самочувствие? – выглядел полицейский дружелюбно, говорил так же. Он сидел, скрестив ноги и держа на коленях какую-то папку: в ней листок бумаги и ручка.
– Неплохо, – только и сказала я.
Думаю, этот вопрос – чистая формальность. Нет смысла упрекать полицейского в равнодушии, просто мы оба знаем, что я рассказываю далеко не все. Особенно о том, что творится у меня на душе. Это лишь начало разговора, который приведет к совсем другому исходу. Полицейский не хотел переходить сразу к делу, он прощупывал почву.
– Твой врач сообщил, что травмы, раны и ушибы хорошо заживают. Тебе невероятно повезло.
– Знаю, – ответила я куда резче, чем хотела. Слова полицейского задели что-то внутри, растревожили. Честно признаться, из-за слов полицейского мне стало стыдно, ведь я понимала, что была на волосок от смерти. Ведь осознавала, как глупо мы себя вели.
Коротко кивнув, полицейский взял ручку и щелкнул ею.
– Ты, конечно, устала, но мне нужно задать еще несколько вопросов, касающихся твоих друзей и того вечера.
Затем полицейский зачитал мои данные, и я все подтвердила.
– Прекрасно. Ты, без сомнений, знаешь, что это был не простой дорожный инцидент с участием дикого животного. Здесь замешан алкоголь и есть пострадавший. Твой друг, – полицейский пробежался взглядом по строчкам, – восемнадцатилетний Тим Данке получил водительское удостоверение за пять недель до инцидента. Согласно протоколу, вскоре после этого его задержали вместе с неким Йонасом Беком. Алкоголь в крови составил 0,3 промилле.
– Что? – прошептала я, заламывая пальцы.
– Судя по реакции, ты об этом не знала.
– Нет, я понятия не имела…
Точно ли? Я судорожно покопалась в воображаемом ящике с воспоминаниями, но ничего не нашла. Тим с Йонасом в самом деле катались на машине пьяными?
– В день аварии Тим снова сел за руль в нетрезвом виде. В его крови обнаружено 1,1 промилле. Тебе было известно, что на вечеринке он употреблял алкоголь?
– Нет, я…
Проклятье. Я прочистила горло, потому что голос срывался. Во рту горьковатый привкус. Я спрятала трясущиеся руки под одеялом.