Когда закроется священный наш кабак
Шрифт:
— Вот как.
— На следующем перекрестке поверни направо, едем на 56-ю улицу.
— Понял. Мэтт, хочешь чего-нибудь?
— Ты о чем?
— Хочешь хлебнуть глоточек? Открой бардачок, там что-то должно быть.
В бардачке лежала пинта [28] «Блэк энд Уайт». На самом деле там была не столько пинта, сколько десятая часть литра. Я помню эту бутылку: зеленое стекло, слегка изогнута, словно плоская фляжка, легко может уместиться в кармане.
— Не знаю, как ты, — продолжал Скип, — но я напряжен. Не хочу размякнуть, но мне не повредит немного снять напряжение.
28
Пинта — мера объема жидкости равная 0,47 литра.
— Только маленький глоточек, — согласился я и открыл бутылку.
По Вест-Сайд-драйв мы доехали до Канал-стрит, въехали в Бруклин по Манхэттенскому мосту и поехали по Флэтбуш-авеню до пересечения с Оушен-авеню. Несколько раз нам приходилось застревать на светофоре, и я замечал, как Скип смотрит на бардачок. Но он так ничего и не сказал, и мы оставили бутылочку «Блэк энд Уайт» нетронутой, не считая того, что оба пригубили раньше.
Скип всю дорогу ехал с опущенным стеклом, выставив левый локоть наружу и временами барабаня пальцами по металлической крыше. Мы то говорили, то замолкали.
Между прочим он сказал:
— Мэтт, я хочу знать, кто все это устроил. Это явно кто-то из знакомых, ты не думаешь? Кто-то увидел возможность и взял их; кто-то, кто видел эти книги раньше и знал, что нужно искать. Кто-то, кто работал на меня раньше. Только как он смог попасть внутрь? Если я уволил какого-нибудь тупицу, будь то пьяница бармен или прогульщица официантка, — как они смогли так легко попасть в мой офис и так легко уйти оттуда с моими книгами? Есть предположения?
— В твой офис не так уж и трудно попасть, Скип. Всякий, кто знаком с планировкой, может, направляясь в ванную комнату, проскользнуть в твой офис, и никто не заметит.
— Думаю, да. Наверное, мне повезло, что они не залезли в ящик моего стола, когда были в офисе. — Он вытащил сигарету из пачки в нагрудном кармане и постучал ею по рулю. — Я должен Джонни пять тысяч.
— Как это?
— Выкуп. Он дал тридцать тысяч, а я двадцать. Его копилка оказалась в лучшем состоянии, чем моя. Не знаю, может, у него еще пятьдесят тысяч отложено, а может, эти тридцать были последние.
Он притормозил, пропуская подрезавшее нас такси.
— Только посмотри на этого идиота, — сказал он без злости. — Люди везде так ездят или только в Бруклине? Клянусь, такая дурацкая езда началась, стоило нам переехать через реку. О чем я говорил?
— О деньгах, которые дал Касабиан.
— Да. Теперь он будет брать себе каждую неделю на несколько сотен баксов больше, чем я, пока не компенсирует эти пять тысяч. Мэтт, у меня в банковском сейфе было двадцать тысяч, а сейчас они все здесь и готовы к передаче, и через несколько минут у меня их больше не будет, это нереально. Понимаешь, о чем я?
— Думаю, да.
— Это ведь не просто бумага. Это больше, чем бумага; если бы это была только бумага, люди бы не сходили из-за нее с ума. Но они нереальны, когда лежат закрытыми в банке, и не будут реальными, когда исчезнут. Я должен знать, кто за этим стоит, Мэтт.
— Может быть, мы это выясним.
— Я должен знать, черт возьми. Я Касабиану доверяю, понимаешь? В этом бизнесе, если напарнику не доверяешь, тебе конец. Если следить друг за другом, за каждым шагом, то месяцев через шесть совсем слетишь с катушек. А уж атмосфера в заведении будет такая, что последний бродяга станет обходить стороной. К тому же хоть глаз с него не спускай дни и ночи напролет, а все равно, если захочет, он тебя обворует. Ведь Касабиан делает закупки. Знаешь, как можно на этом нагреть напарника?
— К чему ты все это говоришь, Скип?
— К тому, что мой внутренний голос говорит мне, что это прекрасный способ для Джонни вытащить из меня двадцать тысяч долларов, но это глупо, Мэтт. Ему пришлось бы делить эту сумму с напарником, он вложил сюда свои деньги, да и зачем выбирать такой способ, чтобы обворовать меня? Помимо того факта, что я доверяю ему, у меня нет причин ему не доверять, он всегда был откровенен со мной, и, если бы он хотел обворовать меня, есть тысячи более легких способов, при которых я никогда не догадаюсь, что был обворован. Но меня мучит этот мой внутренний голос, и, клянусь, Джона он мучает тоже. Потому что я замечал, что он смотрит на меня иначе, и я, наверное, смотрю на него так же, а кому нужно все это дерьмо? Я хочу сказать, что эти подозрения гораздо хуже того, что нам приходится платить. Из-за таких ситуаций и закрываются бары.
— Думаю, мы подъезжаем к Оушен-авеню.
— Да? Если подумать, мы ехали сюда всего шесть дней и шесть ночей. Я должен свернуть налево?
— Ты должен свернуть направо.
— Уверен?
— Несомненно.
— Я всегда теряюсь в Бруклине, — сказал Скип. — Готов поклясться, что это место было основано Десятью Заблудившимися Племенами. Они не смогли найти обратную дорогу, поэтому осели здесь и построили дома. Проложили канализационные трубы, провели электричество. В общем, все удобства.
Рестораны на Эммонс-авеню специализировались на морепродуктах. Один из них, «Ланди», имел огромный зал, где любители поесть могли усесться за большие столы и насладиться плотным рыбным обедом. Местечко, куда мы направлялись, находилось в двух кварталах отсюда на углу. Называлось оно «Устричный дом Карла», и его неоновая вывеска мигала, показывая, как раскрывается и закрывается раковина.
Касабиан припарковался на другой стороне улицы, несколько выше входа в ресторан. Мы встали рядом с ним. Бобби сидел на переднем сиденье, Билли Киген расположился один сзади. Касабиан, конечно, был за рулем.
— Вы ехали довольно долго, — сказал Бобби. — Если здесь начнется представление, вы ничего не увидите отсюда.
Скип кивнул. Мы проехали чуть дальше и припарковались рядом с водоразборным краном.
— Нас ведь отсюда не отбуксуют? — спросил он у меня.
— Вряд ли, — отозвался я.
— Только этого нам не хватало.
Скип заглушил двигатель, и мы посмотрели друг на друга, потом его взгляд скользнул на бардачок.
— Видел Кигена? На заднем сиденье? — спросил он.
— Ну.