Когда закроется священный наш кабак
Шрифт:
Я задумался.
— Ты решил заплатить выкуп, чтобы книги не попали в налоговую службу. Как ты думаешь, что было бы, если бы тебя стали преследовать за стрельбу в церкви Бенсонхерста?
— Господи, об этом я не подумал.
— В любом случае, денег бы это не вернуло. Деньги в это время были уже на улице в руках второго парня.
— Я знаю. Я просто не думал обо всем этом. Дело в том, что я бы мог выстрелить в него. Не потому, что это правильно, а просто под влиянием ситуации.
— Никогда не знаешь, что можешь сделать под влиянием ситуации, —
Когда мы опять остановились на красный сигнал светофора, я достал свою записную книжку и стал делать наброски. Скип спросил меня, что я рисую.
— Уши, — ответил я.
— Зачем?
— Об этом нам рассказывал преподаватель, когда я еще учился в полицейской академии. Уши у разных людей очень различаются, а их-то как раз крайне редко маскируют или изменяют пластической операцией. У тех двоих было не так уж много настоящего. Я хочу сделать наброски прежде, чем забуду.
— Ты помнишь, какие у них были уши?
— Ну, я специально пытался запомнить.
— О, тогда другое дело. — Скип вытащил сигарету из пачки. — Я не мог бы поклясться, что у них вообще были уши. Разве парики их не закрывали? Думаю, что нет, ведь тогда бы тебе было нечего рисовать. Но ты ведь не сможешь пропустить эти рисунки через какую-нибудь картотеку, верно? Как отпечатки пальцев?
— Я только хочу, чтобы у меня была возможность их опознать, — ответил я. — Думаю, я смог бы узнать их голоса, если сегодня ночью они говорили, не изменяя их. Думаю, так оно и было. Что касается их роста, то один был где-то пять футов и девять дюймов, ну, может, десять, а другой немного ниже, или так казалось, потому что он стоял дальше. — Я кивнул головой на свою записную книжку. — Я не помню, кому из них какие уши принадлежат. Но должен зарисовать все прямо сейчас, такие вещи быстро забываются.
— Думаешь, это важно, Мэтт?
— То, как выглядят их уши? Возможно, нет, — согласился я. — По крайней мере девяносто процентов того, что делаешь в ходе следствия, ни к чему не приводит.
Даже девяносто пять процентов: разговоры с разными людьми, различные факты, которым ищешь подтверждение. Но если проделаешь достаточно большую работу, то что-нибудь обязательно сработает.
— Ты скучаешь по этому?
— По работе полицейского? Не часто.
— Иногда понимаешь, как можно скучать по такой работе, — сказал Скип. — Но дело не только в ушах. Непонятно, стоит ли вообще рыпаться? Они нас нагрели и смотали удочки. Думаешь, номерной знак что-нибудь даст?
— Нет. Я думаю, они достаточно сообразительны, чтобы воспользоваться краденой машиной.
— Я об этом тоже подумал. Мне не хотелось этого говорить, потому что жаль было нашего хорошего настроения на обратной дороге и жаль было портить Билли его триумф. Но они все это так проделали: замаскировались, погоняли нас по району, прежде чем послать в нужное место... не думаю, что они облажались с машинным номером.
— Иногда такое случается.
— Бывает. Нам бы повезло, если бы они украли эту машину.
— Почему ты так считаешь?
— Их могут за это арестовать, какой-нибудь внимательный постовой, который просматривал список угонов. Он ведь так называется?
— Да. Но прежде чем машина туда попадает, проходит какое-то время.
— А может, они все заранее спланировали. Украли машину за неделю, загнали ее куда-нибудь и сменили номера. В чем еще их могут обвинить? В осквернении церкви?
— О господи! — воскликнул я.
— Что такое?
— Эта церковь!
— А что с ней?
— Останови машину, Скип.
— Хм?
— Останови машину на минуту, хорошо?
— Ты серьезно? — он посмотрел на меня. — Вижу, что серьезно?
Скип подъехал к обочине.
Я закрыл глаза и пытался припомнить все в деталях.
— Церковь, — начал я. — Какая это была церковь, ты заметил?
— Они для меня все одинаковые. Она была, ну, я не знаю, кирпичная, каменная. Какая, к черту, разница?
— Я имею в виду, она была протестантской или католической?
— Откуда я могу знать, какая она?
— У них при входе доска с объявлениями. Там было написано белыми буквами на черном фоне, когда начинается служба и о чем будет проповедь.
— Там всегда об одном и том же. Как не делать того, что хочется делать.
Закрывая глаза, я вызвал в памяти эту доску, но не мог вспомнить, что написано.
— Ты не заметил?
— У меня голова была занята другим, Мэтт. Но какое это имеет значение, черт побери?
— Она была католической?
— Я не знаю. Ты имеешь что-то за или против католиков? Монахини били тебя линейкой, когда ты был ребенком? "Грязные мысли — бум! получи за это, маленький ублюдок". Ты когда придешь в себя, Мэтт? — Мои глаза были закрыты, я пытался вспомнить, поэтому ничего не ответил. — Потому что здесь на другой стороне улицы есть винный магазин, и, хотя мне очень не хотелось бы тратить деньги в Бруклине, я собираюсь туда пойти. Ладно?
— Конечно.
— Можешь представить, что это церковное вино, — сказал Скип.
Он вернулся с бутылкой «Тичерс» в коричневом бумажном пакете. Не вынимая ее из пакета, он сломал печать и скрутил крышку. Потом он отпил и передал бутылку мне. Я подержал ее в руках какое-то время, потом тоже сделал глоток.
— Мы можем ехать, — сказал я.
— Куда?
— Домой. Назад в Манхэттен.
— Значит, нам не нужно возвращаться и совершить, типа, пожертвование?
— Эта церковь была лютеранской.
— И это значит, что мы можем возвращаться в Манхэттен?
— Верно.
Он завел двигатель, и мы отъехали от обочины. Скип протянул руку, и я дал ему бутылку. Он отпил и вернул ее мне.
— Не хочу показаться любопытным, детектив Скаддер, — начал он, — но...
— Но к чему были все эти вопросы?
— Да.
— Может, это и глупо, — сказал я. — Но это касается того, что рассказал мне Тиллари несколько дней назад. Я даже не знаю, правда ли это, но речь шла о какой-то церкви в Бенсонхерсте.