Кого за смертью посылать

Успенский Михаил Глебович

— Это что за зверь? — спросили самозванные конеторговцы.

— Это вот что за зверь: ты выводишь коня и начинаешь рассказывать, что за порода такая, что за кровь, от каких родителей. Долго хвалишь, а потом кричишь, как в лесу: «Ау, кто за коня три тысячи даст? Начальная цена — три тысячи!» Найдется первый охотник, заорет:

«Три тысячи и еще сотня!» Ты его примечаешь, говоришь: «Ау, три тысячи сто раз, три тысячи сто два…» Кто-нибудь непременно пожелает товар перенять и выкрикнет: «Три тысячи двести!» Пока не доаукаешься до настоящей цены.

Поняли?

— Поняли, —

кивнул Жихарь.

— Вот за три тысячи двести и продадим! — обрадовался Мутило. — Деньги хорошие, немалые… Только откуда нам знать, кто у Налима родители и что за кровь? Да и какая в нем кровь — одна вода…

— Вам не делами ворочать, — вздохнул Колобок, выпростал ручки, ухватился за края сумы и до половины вылез. — Вам еще без штанов полагается двести лет бегать и собак гонять. Странное дело — из теста вылеплен я, а мякинные головы как раз у вас. Цену-то можно поднимать до тех пор, пока у покупателей деньги не кончатся! Да и то они обязательн в займы, в долги полезут! Товар-то высшего разбору!

— Я, честно сказать, еще ни разу не торговал, — признался Жихарь. — Вот в долги залезал — это было. Правда, меня царь Соломон пытался учить…

— Нашел учителя, — скривился Колобок и плюнул. Колобочий плевок выглядел как мелкий сухарик. — Помнится, я твоему Соломону грошовое колечко за Перстень Мудрости выдал и продал. Снаружи нацарапал на колечке «Все проходит», а внутри — «И это тоже пройдет». И прошло ведь за милую душу!

— Врешь, — сказал богатырь. — Перстень был самый настоящий. Я его вот в этих самых руках держал.

— Конечно, — сказал Колобок. — После того случая, кошелек опроставши, и начал царь над жизнью задумываться, мозгами пошевеливать. Вот к нему и пришла мудрость. Так что все правильно.

— А зачем тебе деньги? — ехидно полюбопытствовал Мутило. — У тебя ведь ни потребностей нет, ни кошелька…

— Так ведь деньги-то тоже я придумал! — гордо сказал Колобок. — До той поры люди жили обменом или, как тогда выражались, по бартеру. Ну, пришлось им помочь. Что же касается потребностей моих, то вам их понять не дано…

— Где же ты казну свою держишь? — проникновенно, чтобы не спугнуть, спросил водяник.

— В самых разных местах, — сказал Колобок. — В основном у цюрихских гномов.

Они, конечно, жадные, но скрупулезные. И не спрашивают, откуда деньги взялись. Если приплатить, конечно. Никто, кроме меня, получить тех денег не может. Так что, дяденька мокрый, не мылься. Самые лютые злодеи пытались у меня вызнать заветные слова, а я что? Простой плесневелой буханкой прикинусь, и все.

— Вот что, — сказал богатырь. — Ты бы мне мешка четыре золота не занял под залог всего Многоборья? Я не успею — дети отдадут, внуки… Правнуки…

Прапра…

— Я лучше сделаю, — сказал Колобок, — Есть такая поговорка, что голодному надо не рыбу дать, а рыболовную снасть. То есть ты под моим руководством сам всему научишься.

— Я князь, а не купец!

— Купец главнее, — сказал Колобок. — Только пока не все это поняли…

Под такой разговор конь Налим перешел на неспешный шаг — словно обычный конь на скачках. Стало видно, что приближается человеческое поселение. За годы Полелюева Ярмарка обросла народом, который с этой ярмарки жил и кормился. Продавцам и покупателям надо же где-то было ночевать, заключать сделки, пить магарыч. Да и за порядком нужно было кому-то следить. Многие князья предлагали в охрану своих дружинников, тайно мысля завладеть всем торжищем, но Полелюй такие предложения неизменно отвергал, потихоньку набирая наемных воинов, которым надоели кровопролитные битвы и неверная воинская удача. Набирал до тех пор, пока князья не убедились, что с ярмаркой лучше не связываться…

Перевалило крепко за полдень. Но, если следовать Колобковым наставлением, сегодня с конскими барышниками затеваться не стоило. Завтра будет день…

Да ведь и сегодняшний день надо как-то прожить, а в кармане всего две полушки.

— Слезайте с коня, — скомандовал Колобок. — Ведите в поводу, хольте и лелейте напоказ…

Жихарь через плечо переглянулся с водяником. Тот вздохнул, признавая, что слаб против недавнего пленника в торговом деле.

— В самую грязь, — вздохнул богатырь и подчинился.

Спешился и Мутило — он грязи не боялся.

— Ну и сам выкатывайся, — сказал Жихарь Колобку.

— С какой стати? Я нынче содержимое переметной сумы… И запомните — нет теперь среди нас ни князей, ни водяных, а есть равноправные члены торгово-промышленного товарищества «Колобок и сыновья»…

— Какие мы тебе сыновья? — разом взревели от обиды человек и водяник.

— Ну, должны же мы как-то называться. Вот мы и будем товарищи, поскольку товар у нас общий… К тому же объявим, что мы — с ограниченной ответственностью, то есть вообще ни за что не отвечаем!

— Мой товар-то… — булькнул Мутило.

— Тогда сам и торгуй… Козленка за два гроша…

— Быстро ты нас обратал, горбушка катючая, — проворчал богатырь. — Гляди, люди-то добрые уже с ярмарки идут…

Действительно, впереди вдоль обочины, старательно обходя дорожную грязь, которая так и норовила распостраниться пошире, двигались два рослых мужика, тащили на плече толстое короткое бревно. Бревно было какое-то странное и пестрое.

Вблизи бревно оказалось человеком, одетым в красный парчовый кафтан. Штаны у него были короткие, ножки пухлые, лицо бритое, а голова венчалась длинными кудрявыми волосами.

— Это что — невольника несут? — нахмурился Жихарь. В своем княжестве он никакой работорговли не допускал, хоть и терял на этом немало.

Но мужики нисколько не походили на заморских купцов, охочих до здешних добрых девиц и красных молодцов: обычные деревенские мужики, судя по платью, зажиточные и не привыкшие тратить деньги на что попало.

— Невольников не носят, — сказал Мутило. — Невольники сами носилки таскают…

— Здравствуйте, люди, — сказал Жихарь и поклонился не по-княжески.