Кого за смертью посылать
Шрифт:
Кланяться по-княжески он так и не научился, сколько ни билась бедная Карина, — запутался во всяких четвертьпоклонах, поклонах вполоборота и так далее.
— Здорово, коли не шутишь, — хмуро сказал старший из встречников (отец и сын, догадался Жихарь). — Тоже грабить будете или по-хорошему разойдемся?
С этими словами он обернулся к младшему, они сняли ношу и поставили ее столбом. Несомый застыл в этом положении. Волосы рассыпались у него по плечам и оказались чуть не до пояса.
— А уже грабили? — обрадовался Жихарь случаю навести справедливость.
— Пробовали, — важно сказал старший, снял войлочную шапку и начал ей обмахиваться от жары. — Сам Кидала пробовал, только ничего у него не вышло.
— Покупка ему наша не по нраву пришлась, — добавил младший и покосился на отца: мол, по делу ли подал голос.
— Что за Кидала? — насупил брови богатырь.
— Скоро сам увидишь, — заверил старший. — Он там всегда стоит. Стража его иногда гоняет, да ведь круглые сутки за ним не уследишь. Вот он и поджидает пеший люд, да и конных не пропускает. Поэтому мимо него лучше ходить целым обозом. На обозы он посягать боится.
— Разбойник? — уточнил Мутило.
— Тела у него на трех разбойников достанет. Немал-человек. Отберет у прохожего казну или товар, а самого в колючие кусты как кинет! Пока из кустов выцарапаешься, Кидалы и след простыл.
— Нас не кинет, — заверил Жихарь. — А это, что ли, ваша покупка и есть? Кто таков? Кто велел людей продавать?
Мужик нахлобучил шапку на прежнее место.
— Лишних людей нам не надо: нас самих девать некуда. А мы, молодец, старинное пророчество исполняем.
— Какое такое пророчество? — вскинулся на всякий случай многоборский князь.
— А вот жил в додревние года один провидец и стихотворец, очень любил мужика, заботился о нем, князей же всячески срамил и порочил. И сложил заклятье такое: эх, эх, придет ли времечко? Приди, приди, желанное!
— И пришло времечко-то?
— Да покамест нет, — досадливо сказал мужик. — Времечко придет, желанное наше, когда мужик не Блюхера и не вот этого облома, а совсем других с базара понесет. Как их… Имена какие-то чудные… Одно на белку похоже, другое на утку… Но еще, видно, не пора… Блюхера мы уже носили с базара, он еще потом врагом народа оказался, а вот с этим покуда не разобрались…
Жихарь и Мутило внимательным образом оглядели мужицкое приобретение, и даже Колобок высунулся из сумы. Толстое лицо облома с пухлыми губами ничего особенного не выражало, глаза были пустые и бесцветные.
— Эт-то кто же такой? — снова спросил Жихарь.
— Да гляди лучше — это же Милорд! Неуж-то не узнаешь?
— Какой Милорд?
— Глупый, какие же еще Милорды бывают? Мы нарочно просили, чтобы поглупее выбрали…
— Выбрали что надо, — похвалил Мутило. — У иного пескаря морда умнее бывает…
— И какая от него польза? — не унимался Жихарь.
— А такая, что все надо делать по порядку: сперва Блюхера с базара понести, потом Милорда Глупого, а уж после того придет желанное времечко, не раньше…
— И что будет?
— Вот привязался! — осерчал мужик. — Сказано тебе — пророчество исполняем!
Отцы наши так делали, и деды, и пращуры… Каждый год, как проклятые, таскаем это добро с базара… Да что с вами разговаривать, все равно не поймете!
— Погоди! — Жихарь даже ухватил мужика за рукав. — А что он умеет?
— Все, что Глупому Милорду положено: ржаное вино пить, овсяную кашу лопать, в кости играть, спорить на денежный заклад, верхом кататься, девок портить, морями владычествовать, машину за машиной изобретать, чтоб работе помочь…
— Ну, таков-то я и сам Милорд, — сказал Жихарь. — А говорить-то он умеет?
Мужик почесал шею.
— Ну поговори, коли хочешь, денег не возьмем… Если речь его поймешь.
— Говори, говори, — зашептал Мутило, обрадовавшись дармовщине.
— Милорд, — сказал Жихарь. — Милорд… Кажется, знаю я, по-каковски с ним надо разговаривать… Не зря с Яр-Туром столько времени горе мыкали…
Милорд, вонтаю ай ту ю один квесченз задать: ху ю ты такой есть итыз?
— Какие вы, люди, грубые, — посетовал Мутило. — Первый раз видишь Милорда, и сразу такие гадостные словеса развел… Языки бы вам повырьшать!
Известно — нечисть не терпит человеческих ругательств.
Но Милорд был такой глупый, что ни капельки не обиделся, улыбнулся и открыл рот: — У меня, джентльмены, всегда было доброе имя, и мне нож острый, когда теперь, всякий раз, стоит мне перешагнуть порог дома, как то один, то другой настырный лихоимщик хватает меня за рукав: «Вы не забыли о моем счете, сэр? За вами должок — тысяча фунтов. Надеюсь, сэр, вы не заставите с ним долго ждать». А приятно мне, когда ростовщики обмениваются моими векселями в пивных и кофейных?
Жихарь худо-бедно язык Милорда понимал, про Колобка и говорить нечего — одно слово, Гомункул! Мутило же и мужики недоуменно глядели друг на друга, как бы ища поддержки.
Разговор про долги да займы богатырю не понравился: сразу вспомнилось, как закладывал кабатчику Невзору свою славу. Поэтому он попробовал повернуть беседу в другую сторону:
— А нау ли ю кинга вашего, какой ту ми бразером приходится?
И получил достойный ответ:
— Людям, особенно сангвинического темперамента, свойственно предаваться надеждам, и среди различных перемен в ходе общественных событий надежды эти редко не имеют под собой почвы; даже в безысходных обстоятельствах, когда, казалось бы, нет никаких оснований на что-либо рассчитывать, они тем не менее склонны делать вид, будто не все еще потеряно, и стараются заставить противника думать, что располагают неведомыми ему ресурсами. Именно такую позицию заняли в последние месяцы те, кого, за неимением лучшего выражения, мне приходится называть членами поверженной партии. С момента ее падения помянутые джентльмены тешат себя надеждами, действительными и мнимыми.
Когда убрали графа Сандерленда, они надеялись, что ее величество не пойдет на дальнейшие изменения в составе кабинета, и осмелились исказить ее слова, адресованные иноземным державам. Они надеялись, что не найдется человека, который осмелился бы предложить роспуск парламента. Когда же произошло и это, да к тому же еще некоторые перемещения при дворе, они попытались нанести удар по государственным кредитам…
— Хватит! Хватит! Стоп! — закричал Жихарь. — Ай ю про кинга аскаю! Как хи там ливствует, здоров ли?