Когорта
Шрифт:
ГЛАВА 2. ЧАБАН-КЕРМЕН
Келюсу не везло. Поезд опоздал почти на час, и автобус на Судак уже успел уйти, следующий же ожидался только часа через четыре. Николай, бросив беглый взгляд на оживленную толпу перед симферопольским вокзалом, устроился на разбитой скамейке в сквере недалеко от автостоянки; Времени было предостаточно, и он имел возможность еще раз продумать план действий.
Бородатый доцент из Самары в свое время подробно объяснил, как добираться до Чабан-Кермена, где у подножия горы, увенчанной руинами генуэзского замка, расположилась археологическая экспедиция. Но Келюс не был уверен, что застанет Валерия именно там. Бородач обещал устроить на Чабан-Кермене Ольгу, сам же собирался поработать в Судаке, где находилась база Южно-Крымской экспедиции. Поэтому он советовал Николаю завернуть вначале в Судак, а затем уж вместе ехать к генуэзской крепости, тем более оттуда добираться было сравнительно просто – по трассе, вдоль морского берега. Лунин решил так и поступить. А вот что делать дальше, он представлял себе достаточно смутно. Найти Валерия, забрать Ольгу и тут же уехать? Но в Столицу возвращаться было опасно, поэтому он очень рассчитывал на помощь своего самарского знакомого.
Наконец наступило время идти на автостоянку. Перед посадкой Келюс обменял свои рубли на разноцветные бумажки с изящным рисунком – новые украинские карбованцы, проверил еще раз нехитрый багаж, уместившийся в небольшом рюкзаке, и, обреченно вздохнув, доверил свою судьбу старому, дребезжащему автобусу.
В Судаке Келюс никогда не был. Маленький белый городишко не произвел на него особого впечатления. Передохнув немного на автостанции, Николай, порядком измотанный долгой поездкой по бесконечным крымским серпантинам, побрел к центру, в поисках базы Южно-Крымской экспедиции. Городок был полон пляжниками, знать не знавшими ни о каких археологах, но Николай вовремя вспомнил о верной примете, о которой как-то упомянул Валерий – полуразрушенной старинной башне, возле которой и располагалась база. Башню, заметную прямо с набережной, Лунин нашел быстро. Пройдя по узкой улочке, он добрался до небольшого дворика, где стояли несколько невзрачных сараев, водопроводная колонка и длинный пустой стол со скамейками. Прямо посреди заросшего вишневыми деревьями двора валялась большая куча битой керамики, несколько поломанных кирок и тачка без колеса. Сомневаться не приходилось – база экспедиции была именно тут. Впрочем, об археологии тут больше ничего не напоминало. На скамейке стоял огромный таз, наполненный черно-красными спелыми вишнями, а рядом пристроились несколько банок – обитатели базы явно собирались заняться консервированием. На деревянном крыльце небольшого домика стояла кастрюля с чем-то белым, напоминавшим манную кашу, а двор крест-накрест пересекали веревки, на которых демократично разместилось мужское и женское белье.
Келюс, пропадавший в студенческие годы в степных экспедициях и привыкший к их суровому палаточному быту, лишь покачал головой при виде таза с вишнями и кастрюли с манной кашей. Решив подождать кого-либо из обитателей и движимый еще не исчезнувшим любопытством, он склонился над грудой брошенных на произвол судьбы находок. Николай не особо разбирался в средневековой археологии и мог лишь констатировать; что керамика обычная, кухонная, XIV – XV веков.
Внезапно за его спиной прочавкали шаги, Лунин обернулся и обнаружил, что на крыльцо вышел какой-то абориген.
– Добрый день, – начал он, но не тут-то было.
– А ну убирайтесь! – завопил абориген. – Сейчас милицию позову! Хулиганы!
Николай, несколько пораженный такой встречей, поглядел на аборигена внимательней. Перед ним стоял крепкий бородатый парень лет тридцати с уже наливавшимся брюшком, одетый в домашние тапочки и странного фасона штаны, обрубленные у колен и покрытые рисунком в мелкий цветочек. В прежние годы из такой материи в провинции изготовляли летние зонтики.
– Убирайтесь, говорю! – повторил владелец штанов в цветочек и издал звук, немного напоминавший рычание.
– Да уберусь я, бином, – пообещал Лунин. – Мне только нужен Валерий…
Он назвал фамилию самарского бородача, надеясь, что это несколько охладит пыл невежливого аборигена, но вышло иначе. Тот колыхнул брюшком и хмуро оглядел Келюса с ног до головы:
– Нет тут его! Мы этого хулигана здесь терпеть не намерены. Поезжайте на Чабан-Кермен. А вообще, кто вы такой?
– Я из Столицы… – начал было изумленный Лунин, абсолютно не представлявший добряка Валеру в роли хулигана, но тут же осекся.
– Из Столицы, значит?! – возмущенно возопил абориген, словно сам факт визита из Столицы в Судак являлся чем-то аморальным. – Ишь, разъездились! А как ваша фамилия, а? Как фамилия, говорю? Сейчас милицию позову!
– Валяй, бином! – буркнул изрядно обиженный Лунин и, бросив прощальный взгляд на таз с вишней, направился прочь от столь негостеприимного места.
На автостанцию ему удалось взять билет на маленький «пазик», отправлявшийся до Морского, а оттуда, как рассказывал Валерий, было уже недалеко до лагеря экспедиции.
Автобус ехал медленно. В салоне было душно, и Лунин старался не смотреть на морскую гладь за окнами. Голова гудела от усталости, хотелось пить. Келюс, пытаясь не думать о морской прохладе, повернулся в другую сторону и стал разглядывать окрестные пейзажи. Он много раз бывал в Крыму, но восточнее Алушты никогда не забирался. Окрестности Судака поразили – вместо знакомой северокрымской степи и зелени южнобережных гор перед ним расстилалась бесконечная гряда невысоких серых холмов, покрытых редкими зелеными полосами террасных лесопосадок. Изредка мелькали небольшие, заросшие колючими деревьями балки, и вновь, с унылой бесконечностью, ряд за рядом за горизонт уходили покатые серые вершины. В этом странном, навевающем грусть краю чувствовалось что-то древнее, давно уже потерявшее силы и уходящее навсегда.
Наконец автобус притормозил у маленькой автостанции посреди раскинувшегося вдоль побережья селения, застроенного одноэтажками из саманного кирпича. Они прибыли в Морское.
Чтобы размяться, Лунин прошелся по маленькой грязноватой набережной, наткнувшись на покосившийся стенд местного отделения милиции, где вывешивались фотографии злодеев и сгинувших без вести бедолаг. Николай, бросив беглый взгляд на лики разыскиваемых, уже собрался идти дальше, как вдруг заметил милиционера – толстого дядьку в расстегнутом неглаженом мундире. Тот, выйдя из домика, вероятно местного отделения, нес в руках лист бумаги. Подойдя к щиту, милиционер прицепил бумагу на два пустых гвоздика, полюбовался работой и покосился на Николая, как бы приглашая взглянуть и его.
Сначала Келюс заметил фотографии – скверно исполненные, но отчего-то знакомые. Оставалось посмотреть на подпись.
…Министерство внутренних дел Республики Крым разыскивало особо опасных вооруженных преступников – Лунина Николая Андреевича и Славину Ольгу Константиновну…
Милиционер шумно дышал рядом. Надо было уходить, но Николай, не удержавшись, еще раз поглядел на фотографии. Сам получился не очень похожим – негатив взяли старый, вдобавок сильно исказили при печати. Фотографии Ольги у тех, кто составлял объявление, не оказалось, и на бумаге был воспроизведен не особо удачный фоторобот. Лунин вскинул рюкзак на плечи и, не оглядываясь, пошел по узкой трассе вдоль моря.
Итак, границы, разрезавшие когда-то единую страну, оказались слабой защитой. Из Крыма следовало немедленно уезжать, но такие же фотографии могли уже появиться на стендах других стран, именуемых ныне «ближним зарубежьем». Лунин был вне закона. Сила, прежде жалившая из-за угла, теперь начинала распрямляться во весь рост.
Дорога от Морского на запад была пустынной. Изредка по ней с шумом и ревом проносились автомобили, и вновь наступала странная, почти звенящая тишина, нарушаемая только легким шелестом моря. Синяя гладь находилась совсем рядом, за узкой полосой серого пляжа. А справа по-прежнему тянулись огромные безлесные холмы, подступавшие к самой дороге и заслонявшие полнеба. Идти было легко, рюкзак почти не оттягивал плечи, в вечернем воздухе уже чувствовалась прохлада, вдобавок вдоль шоссе то и дело встречались огромные деревья, на которых росла черная ароматная шелковица. Поднявшись на очередной холм, Николай увидел вдали силуэт, большой горы, немного напоминавшей Аю-Даг. На вершине темнел хорошо различимый на фоне неба контур могучей приземистой башни. Это и был Чабан-Кермен – Пастушья Крепость, руины сгинувшей много веков назад генуэзской твердыни. До цеди было еще далеко, но Николай сразу почувствовал себя бодрее.