Коготь динозавра
Шрифт:
От корреспондентов не было отбоя. Каждому хотелось увидеть свою заметку с Викиными иллюстрациями. И Вика готова была рисовать без конца. И весной, когда за окнами шелестят тополя. И в предновогоднюю суматоху, когда стёкла запушены инеем. Рисовать и слышать, как, редактируя заметки, ходит сзади немного сердитый Павлик, как он вдруг останавливается за спиной и, осторожно наклонясь, вглядывается в её рисунки. Казалось, что и краски становились тогда ярче, сочнее, и ей хотелось рисовать хоть тысячу лет!
Она чувствовала себя старше всех своих
И Вика сделала чудо. Маленькое, но чудо. Своими руками. На конкурсе «Пионерской правды» их газету назвали одной из лучших. А редактора и художника наградили путёвками в Артек.
По всем углам девчонки шептали:
— В Артек… Чудеса!
Учителя на уроках спрашивали:
— Ну что? Значит, скоро в Артек? Чудесно!
А Вика молчала. Она только смущённо хмурила брови и не могла дождаться конца учебного года. Иногда она влетала в спортзал, делала какой-нибудь сногсшибательный кульбит. Но всё больше рисовала. И казалось ей, проплывала сквозь недели, дни, уроки, мимо ребят, родных, соседей в удивительную страну «Артек», где собрались теперь все её прекрасные фантазии.
Иногда она прислушивалась и всматривалась во что-то, что видела и слышала только она. Ей казалось, что она слышит звуки горна, который вскинул Павлик. И они вместе шагают под эти звуки в распахнувшуюся даль…
И вдруг перед отъездом, перед самым отъездом, всё рухнуло. Её послали на слёт монгольских пионеров. Это было почётно. Но всю дорогу в поезде и в самолёте она хмурилась и, хотя летела в Монголию, видела впереди Артек и слышала звуки горна. Правда, на слёте она оживилась: и здесь многое напоминало об Артеке.
Но теперь её собирались везти в пески, в голую пустыню, за какими-то мёртвыми костями! И с кем?
«Светка? — она усмехнулась. — Малышка! Пятый класс! Генка? Хвальбушка! Ему бы только щегольнуть эрудицией. Коля? Улыбается по каждому пустяку. Ничего общего…»
А ехать придётся. И всё из-за этого динозавра!
ЭТО ЖЕ ГЕНЕРАЛ ДАВЫДОВ!
Планы были обсуждены, решение принято. Надо было действовать. И Церендорж, кое-что обдумывая, уже покатился к выходу, но директор музея попросил делегатов оставить запись в книге почётных гостей.
Генка оказался, как всегда, впереди и открыл толстый кожаный том. Коля, по просьбе ребят, сел к столу и взял ручку.
И вдруг, пробежав предыдущую страницу, он откинулся на спинку стула:
— Ребята!
— Ты что? — спросила Светка, да и остальные, даже Вика, посмотрели на него с удивлением: в чём дело?
— Читайте! — сказал Коля, показывая запись, сделанную твёрдым почерком.
— Ну, читай! — сказал Генка и стал быстро читать сам, но от
«Большое солдатское спасибо за память о боевом братстве советских и монгольских воинов в дни суровых испытаний, о тех, кто не пожалел жизни в боях за свободу трудового народа. Будем всегда верны нашей дружбе. Для счастья. Для труда».
— И дальше, читай дальше! — нетерпеливо подсказал Коля.
— «Генерал-лейтенант Советской Армии, дважды Герой Советского Союза И. Давыдов», —
дочитал Гена.
— Ну и что? — сказала Светка. Она рядом с генералом поднималась вчера к памятнику на горе Зайсан и даже трогала его Золотые Звёзды.
— Так это же генерал Давыдов! — вскрикнул Коля. Он и сам шёл вчера рядом с ним. Но если бы он только знал, что идёт рядом с генералом Давыдовым! Ведь у него к Давыдову было столько вопросов!
Когда в школе решили создать книгу боевой славы отцов и дедов, Коля тоже отыскал дома в шкафу дедовы медали и орден Отечественной войны. А за что их вручили, никто не знал.
Но рядом с наградами лежала фотография, на которой дед стоял вместе с другими бойцами возле заснежённого танка. Одни бойцы были в маскхалатах, другие в полушубках, и среди них сидел на броне коренастый танкист с Золотой Звездой Героя. А на обратной стороне снимка была карандашная надпись:
«В центре — дважды Герой Советского Союза, ныне генерал-лейтенант И. П. Давыдов».
— Раз они были в одной части и даже вместе фотографировались, генерал, наверное, знает, как воевал дед?
— Конечно! — сказал Генка. — Надо искать генерала!
ОБИДА
Пока Церендорж отыскивал добрых духов, а Коля и Генка носились по гостинице и приглядывались, не вспыхнут ли где-нибудь генеральские звёзды. Светка в белых чулочках и синей юбочке совершенно спокойно прогуливалась по коврам прохладного вестибюля и ждала, когда ей скажут: «Пора!»
Несколько раз выглядывала из номера Людмила Ивановна и спрашивала:
— Ну что? Волнуешься? Репетируешь?
Но Светка недоуменно пожимала плечами, зачем? Она и в Ереване пела без репетиции! И только когда очутилась на сцене, в театре, она вдруг почувствовала, как в груди что-то заколотилось. Нет, Светка и не думала волноваться. Просто ей захотелось хорошо спеть.
Но вот она посмотрела сквозь щёлочку в кулисах и увидела ждущие лица монгольских ребят, пожилых партизан в орденах и в красных галстуках, а в первом ряду Генку, Колю, Людмилу Ивановну и — самое главное — что-то говорящего Василия Григорьевича, и ей захотелось спеть так, как она не пела ещё никогда. Она приподняла голову и тихо-тихо, про себя, попробовала голос — беззвучно, будто это не голос, а птенец затрепыхал крылышками. Вот он оттрепетал лёгкую мелодию, и Светка посадила его на место: «Получается! Летит!»