Коготь и цепь
Шрифт:
– Тан Дайхатт, – не то предположила, не то определила Бансабира.
– Тану Яввуз… – Дайхатт вновь кивнул, четким движением стянул длинные перчатки и протянул женщине руку. Бану вложила ладонь для рукопожатия, но моложавый тан проявил галантность, мимолетно прислонив оголенные пальцы к губам. Отстранился и оглядел Бану с головы до ног. – Вы не совсем такая, какой я вас представлял.
Словно по команде спешились сопровождающие тана и поклонились.
– О, у вас был для этого повод? – осведомилась танша, отнимая руку.
– Он был и есть у
Плохие вести расходятся не просто быстро – они разлетаются со скоростью молнии, настигающей воина в доспехах на вершине горы. Бансабира, едва не скрипнув зубами, кивнула – да, Сабир Свирепый, объявив о выходе из войны, не протянул и месяца, пал нелепой смертью на охоте. Предначертание, не иначе.
– Примите мои соболезнования, – не особо убедительно произнес тан, мгновенно меняясь в лице. Бансабира отчетливо уловила деловитость, какой могли похвастаться лучшие купцы в торговом квартале Храма Даг. – Раз уж теперь вы возглавляете дом Яввуз, не уделите пару минут?
– Только пару. Мы уже выдвигаемся. Но если сдадите оружие Дану, я пройдусь с вами, – решила тану. Дайхатт подчинился без колебаний.
Несмотря на то что лицо тана – открытое, выточенное – имело несколько сосредоточенное выражение, Бансабира мгновенно отнесла его к улыбчивым людям. Однако ничего общего с неугасимой радостью, граничащей с глупостью, в Дайхатте не было. Такие обычно хорошо знают, что им нужно.
Под недовольными взглядами сторонников, которые еще совсем недавно сходились в открытых боях, Бану и Дайхатт, беседуя, прошлись вокруг шатров. Сопроводители Дайхатта, застывшие, где стояли, молча держали под уздцы коней; солдаты Бану стерегли парламентеров.
– Вам, полагаю, теперь не до собрания в Гавани Теней?
– Очевидно так.
Дайхатт покосился на собеседницу: суженные зеленые глаза, напряженные надбровные дуги, узкая полоска сжатых бесцветных губ, но – никакого интереса к происходящему. Не потому что Мать лагерей имеет убитый горем вид, скорее наоборот: озадаченный, обремененный неисчислимым количеством дел. Мужчине даже понравилось – пожалуй, есть шанс найти общий язык и договориться, несмотря на их трудное «общее прошлое».
– Вы отослали письма танам, сообщая, что имеете некие доказательства причастности к бедам последних лет правящей семьи. Можете поделиться чем-то?
Бансабира качнула головой:
– Простая уловка, чтобы покончить с войной. Я подумала, что, если таны найдут причину съехаться для переговоров в присутствии рамана и раману, смогут достичь соглашения. Пусть не все, но стоит заключить перемирие хотя бы семерым, и остальные притихнут.
Дайхатт слушал внимательно, быстро прикидывая в уме: Яввузы обозначили свою позицию, а с ними, надо полагать, мирный путь выберут и Каамалы с Маатхасами. Иден Ниитас тоже наверняка поддержит внучку. Разбитые наголову Ююлы и Наадалы латают собственные дыры уже не первый день, и новых им даром не надо. Уже шестеро.
Аамут, если донесения Дайхатта не врали, отхватил от Матери лагерей самую страшную оплеуху и хотя бы для виду первое время точно будет держаться неконфликтных отношений. Да и раману наверняка поставит отца, тана Тахива, в пример, чтобы показать, что всех событий Бойни Двенадцати Красок можно было избежать, если бы таны с самого начала не поддавались на провокации. Тахив, без сомнения, поддержит дочь, обязанностью которой сейчас является во что бы то ни стало примирить «защитников» страны. Итого – даже без него, Дайхатта, сторонников мира семеро, если и он поддержит сложившуюся ситуацию, надежда Маленькой танши оправдается.
Он поддержит, потому что этого требовало прошлое, в котором погибло множество его родственников; истерзанное усталостью и потерями настоящее; будущее, которое предстояло построить. И первый кирпич был здесь, у шатра тана Яввуза. Хорошо, что Старый Волк помер, – с девчонкой договориться будет легче, она молодая совсем и неопытная в таких делах.
– В любом случае, – продолжала Бансабира, – раманы обладают достаточной властью, а все нынешние таны – достаточной слабостью. Всем просто нужен пинок, чтобы заткнуться. Если получится, попробуйте отхватить себе куш в общей дележке. Мне, как вы верно заметили, уже не до этого.
– Все, чего хотел мой отец, он отбил у Луатаров. Мне большего не надо. – Мужчина потер подбородок, будто подчеркивая его узость, и многозначительно поглядел на Бану. Зрачок тана расползался, несмотря на ранний час. Бансабира с трудом сдержалась, чтобы не вздрогнуть: что-то недоброе в этом взгляде, как ни крути.
И тут же, отследив собственные чувства, Бану мысленно усмехнулась: неужели нервы ее настолько расшатаны, что подобная мелочь смогла взбаламутить внутреннее равновесие? Надо поскорее добраться до дома, захоронить отца и осознать, что к чему.
– Во всяком случае, сейчас, – твердо закончил Дайхатт, и Бану даже не вспомнила, что мужчина говорил до этого. Выдохнув, Бансабира решила как-то переменить тему и не нашла ничего лучше, чем напомнить о ситуации.
– Одна из наставниц храма, где я выросла, как-то сказала, что природой устроено так, чтобы дети хоронили родителей. Должна сказать, весьма мерзкая истина. Хотя, конечно, справедливости ради, и ваш отец, и мой скончались по совсем другим причинам. И, учитывая, что именно Сабир Свирепый убил вашего предшественника, думаю, соболезнования будут двусмысленны.
– Пожалуй, – отозвался Дайхатт, вздохнув так, что приопустились уголки губ. Но продолжил так, что было ясно: Бансабиру он не упрекает ни в чем и ни в чем не видит повода для встречного упрека за смерть Ванбира и двух его сыновей в Черных землях. – Войска Сабира Свирепого перебили многих моих родственников.
– А ваши родственники перебили моих. Дайхатты, бесспорно, были для отца самым тяжелым противником, – заметила Бансабира. На взгляд окружения, которого в прогулке вновь достигли таны, слишком уж спокойно заметила.