Коко Шанель. Жизнь, рассказанная ею самой
Шрифт:
– Какой?! Чего ей не хватает?!
Они еще долго препирались, Рене снова и снова повторял:
– Мадемуазель не устраивает ее процент с продаж, она желала бы выпускать свои духи на своих условиях. Образцы «Мадемуазель Шанель № 1» и остальные значительно улучшены по сравнению с «Шанель № 5». Они уже созданы на совершенно новой основе и будут производиться другими лицами, претензий предъявить вы не можете.
– Но где Мадемуазель намерена их выпускать?! Для этого нужны производственные мощности и рынок сбыта.
– Рынок, как
После тяжелейших препирательств Вертхаймеры сдались.
– Упорство Мадемуазель заслуживает награды, – вздохнул Пьер Вертхаймер. – Она будет получать 2 % от всех продаж.
Но Рене не сдавался:
– А за прежние годы?
– Что?!
Позже адвокат говорил, что в тот миг почувствовал себя не слишком хорошо, с таким трудом достигнутая договоренность могла развалиться просто на глазах, но решил блефовать до конца.
– Скажу по секрету: у Мадемуазель уже есть некоторые договоренности… пока устные…
– С кем?! – взревел теперь уже Поль, но Пьер грохнул кулаком по столу:
– Она получит все! Но обязуется больше ни с кем ни о чем не договариваться и ничего не предпринимать без нас!
Эта победа сделала меня одной из самых богатых женщин в мире. Но радовала не только материальная независимость от кого бы то ни было, а то, что давняя распря с Вертхаймерами наконец прекратилась. Она и мне доставляла немало неприятных минут.
Рене вызвал меня по телефону «из Швейцарии», пришлось «приехать» и распить с бывшими врагами не одну бутылку шампанского, празднуя примирение.
Собственная старость не так бросается в глаза, потому что себя видишь в зеркале ежедневно и к ней привыкаешь. Зато когда встречаешь тех, кого не видела несколько лет, становится не по себе.
Я не удержалась и заявила Вертхаймеру:
– Черт вас возьми, Пьер, как вы постарели!
Он не успел обидеться, потому что услышал следующее признание:
– Глядя на вас, я понимаю, что и сама не помолодела на столько же.
Пьер склонился над моей рукой:
– Мадемуазель, вы ничуть не изменились.
– Это вы про характер? Полагаю, вы не станете говорить, что я значительно помолодела?
– Конечно нет! – с вдохновением подтвердил Вертхаймер и озорно сверкнул глазами. – Вы остались прежней.
– И на том спасибо.
– Скажите честно, вы действительно были способны разорвать контракт с нами и продать акции?
– Конечно, я подарила бы их какому-нибудь клошару и все начала сначала.
– Сначала?
– Знаете, Пьер, ваша ошибка в том, что вы рано списали меня со счетов, полагая, что я уже стара, чтобы бороться. Да, мне много лет, но я не стара и еще покажу всему миру, что Коко Шанель не умерла и может царствовать.
Новое соглашение в корне изменило мое положение в фирме. Теперь я получала 2 % от продаж духов во всем мире,
Это было плохое десятилетие, очень плохое. Оккупация, практически изгнание, бесконечные потери близких, неудачные попытки наладить «спокойную жизнь»…
Еще во время войны в Америке умер Дмитрий… после войны Серт… Он оставил свою квартиру Мисе, и та принялась истязать себя воспоминаниями о былой счастливой жизни. Самой Мисе становилось все хуже и хуже, она колола морфий уже слишком часто, чтобы это не отразилось на здоровье. Мися, некогда блиставшая красотой и здоровьем, на глазах превратилась в старуху. Потом она стала терять зрение, ослепла на один глаз и позже на второй. У Миси осталась только ее музыка, но и та не спасала.
Последние дни она лежала, почти не вставая, слепая, разбитая, уничтоженная временем и жизнью. Когда подруга умерла, я выгнала всех из комнаты и больше часа занималась Мисиной внешностью: умыла, причесала, подкрасила… Вернувшись, друзья заявили, что Мися даже при жизни не выглядела такой красавицей. Какая это боль – делать красавицей подругу, ушедшую в мир иной. Мы могли сколько угодно ссориться, но жить друг без друга не могли больше двадцати лет. Столь долгая дружба дорогого стоит.
Умерла Вера Бейт, с которой после нашей авантюры мы здорово рассорились. Вера обвиняла меня во всем, в чем только могла.
Разбился на машине Этьен Бальсан…
Когда умер Вендор, я почувствовала, что близится моя очередь. Но сидеть и просто ждать ее не собиралась. Смерть не страшна сама по себе, куда хуже ожидание. Пока жив, нужно жить и обязательно что-то делать.
Все писали мемуары, это стало просто модным. Поддалась моде и я.
Первым, с кем я попыталась делиться своими воспоминаниями, был Поль Моран, нас познакомила еще при жизни Кейпела Мися. Мы общались очень много, и я многое наговорила. Поль честно все записал, изложив согласно своему взгляду. И тут оказалось, что мы смотрим на меня по-разному! При моей жизни эти мемуары не выйдут!
Никому ничего поручать нельзя! Даже самые талантливые и гениальные обязательно сделают не так!
Это я знаю точно.
Сколько раз пыталась привлечь замечательных людей, чтобы написали обо мне книгу, и что? Получался пшик. Я часами наговаривала на диктофон, объясняла и объясняла… даже что-то записывала, но в результате все не то. Каждая фраза моя, а все вместе нет. Это как в платье, когда оно элегантно, хорошо сидит, но там немного жмет, здесь тянет, вот тут мешает поднять руку. А когда неудобно, гармония разрушается.