Кокон
Шрифт:
— Вот именно. — Коскинен кивнул. — Я готов это устройство передать в руки законных властей в любое время, например, Комитету по Астронавтике. Одно из положений «Экспедиционных правил» черным по белому гласит, что…
Резко взмахнув рукой и наставив на Коскинена длинный кривой палец, Маркус перебил его:
— Это измена! Твое преступление доказано! Ты украл и утаил устройство, жизненно важное для безопасности США!
— А разве Конгресс уже принял закон, запрещающий использование кокона? Или, может, я просто не в курсе дел, такой указ издал сам Президент? Извините, приятель, но в бумагах, которые я подписывал
Маркус замер, затем, отступив на шаг, ровным голосом произнес:
— У меня есть дела поважней, чем пререкаться с адвокатом-самоучкой. Считай, что ты арестован. Погоди, мы тебя выкурим.
— Будет весьма любопытно узнать, каким образом? — спросил Коскинен, и, не дожидаясь ответа, вернулся к Вивьен. Фигуры за пределами барьера заметались взад-вперед, и вскоре трое агентов уже тащили лазерные ружья.
— Значит, до этого они тоже додумались, — сказала Вивьен, но в голосе ее не было страха.
— Если честно, я в этом даже не сомневался. Не настолько они глупы. — Коскинен и Вивьен спустились в укрытие и уселись на деревянной скамье.
Солнечный свет, проникая в щели крыши, играл в ее иссиня-черных волосах. Питер смотрел на Вивьен и чувствовал, как бешено колотится сердце.
Агенты открыли огонь. Вивьен не шевельнулась, только сильнее сжала руку Коскинена. Но лучи, запросто расплавившие любую броню, оказались бессильны против бетонных плит и земляного вала толщиной в несколько метров.
Через некоторое время из миникома вновь раздался голос Маркуса:
— Питер, я хочу поговорить с тобой.
— С удовольствием, — ответил Коскинен, — но при условии, что вы уберете подальше свои тепловые пушки.
— Хорошо, — раздраженно согласился Маркус.
— Девушка останется в укрытии — на случай, если вы решите меня обмануть — предупредил Коскинен. — Учтите, она куда более несговорчивый соперник, чем я. — И не долго думая, он вылез из укрытия.
Шеф Военной Контрразведки и всей Службы Безопасности пребывал в явном замешательстве. Пригладив растрепавшиеся с проседью волосы, он спросил:
— Чего ты добиваешься, Коскинен?
— Для начала, освобождения друзей!
— На свободе им будет грозить опасность. Особенно рядом с тобой.
— Прекратите врать! Чтобы оградить их от китайцев, хватит обычного наряда полиции. Но вы держите их у себя, и могу представить, как им досталось от ваших ублюдков. И еще одно, Маркус. Когда мои друзья окажутся на свободе, у вас не должно быть повода арестовать их вновь. Иначе говоря, все материалы, касающиеся кокона, включая производственные детали, должны быть опубликованы.
— Что?! — Маркус аж побелел от злости. Среди агентов прокатилось шевеление, но шеф остановил их взмахом руки, давая понять, что все нормально. Потом он внимательно посмотрел на Коскинена.
— Ты действительно сумасшедший, — процедил он сквозь зубы. — Ты понятия не имеешь, к чему это приведет.
— В таком случае, просветите меня на этот счет.
— Да что тут говорить! Любой преступник окажется недосягаем для полиции!
— Зато каждый честный гражданин станет недосягаем для преступников, разве не так? Давайте выдвигать на первый план именно этот тезис, а уж от него пойдем дальше. Стоит лишь сконструировать компактные переносные генераторы поля, и, уверяю вас, преступления против личности практически сведутся к нулю. Конечно, они будут совершаться, преступников труднее взять под стражу, но общество выиграет больше, чем потеряет.
— Может и так, юноша, но я скажу тебе, чем все это кончится. — Маркус выпятил нижнюю челюсть. — Войной. Ты хочешь, чтобы вновь началась атомная война?
— Протекторат будет более не нужен…
— Твое устройство может противостоять атомной бомбе?
— Нет. Оно не выдержит прямого попадания или взрыва в непосредственной близости. Но более мощный кокон выдержит и это. Если каждый город будет иметь свой генератор, который включится автоматически, как только сработает система оповещения о взлете ракет, то… Единственная опасность — взрыв бомбы внутри кокона, но эта проблема уже не в вашей компетенции.
— На Земле миллиард китайцев, Коскинен. Миллиард — ты можешь себе представить? Мы, ты и я живы только потому, что способны уничтожить их раньше, чем они успеют что-либо предпринять против нас. И если они вдруг узнают, что наше оружие бесполезно…
— В таком случае вы просто включите собственный экран. Не бойтесь, Маркус, вам не придется увидеть китайские полчища, марширующие зимним утром по льду Берингова пролива. Один огромный экран, который укроет всю страну — от побережья до побережья… Вы не сделаете ни единого выстрела, а китайцы уйдут обратно. — Коскинен обратил внимание, как изменилось лицо Маркуса.
Может, его проняло? Питер удвоил усилия.
— Поймите, — воодушевленно продолжал он, — вы упускаете из виду главный момент — война не только становится бессмысленной, ее попросту невозможно станет развязать. Чтобы развязать войну в этих условиях, вам потребуется твердолобое правительство и тупое единомыслие всего населения. Как вы думаете, долго ли удержится у власти твердолобое правительство, если каждый житель посоветует ему принять холодный душ? Можете не беспокоиться о диктатуре Ванга. Уверяю вас, ровно через шесть месяцев Ванг сам спрячется под защитным Колпаком, а тысячи зрителей будут с интересом за ним наблюдать, ожидая, когда он, мучимый голодом и жаждой, выползет наружу.
Маркус чуть наклонился вперед:
— А ты понимаешь, что то же самое произойдет и у нас? — шепотом спросил он.
— Конечно, — радостно ответил Коскинен. — И много раньше.
— Значит, ты хочешь, чтобы воцарилась анархия?
— Нет. Только свобода. Я хочу ограничить власть правительства и дать возможность любому человеку протестовать против любого нарушения его гражданских и человеческих прав. Не этот ли принцип всегда провозглашался как идеал, к которому должна стремиться Америка? Вы помните, Маркус, слова Джефферсона: «Древо свободы должно время от времени орошаться кровью патриотов и тиранов». Помните? Отчасти я с ним согласен, но считаю достаточным, чтобы проливалась только кровь тиранов, — продекламировал Коскинен с немалым пафосом. — Я понимаю, вы боитесь признать свою работу бессмыслицей. Работу, в которую вы верите. Но у вас и без нее предвидится гора дел — ведь мы должны помочь восстановлению нового мира. Это лучше, чем поддерживать постоянную ненависть. Давайте станем друзьями, неужели это так трудно?