Коктейль Сталина
Шрифт:
Условия крайне толковые. По итогам обсуждения были даны поручения Высшему совету народного хозяйства Союза и Наркомату снабжения. Частушка, скажем прямо, откровенно кулацкая. Слабо верится, что Симонову такое было близко.
Оказывается, в тридцатом году и откровенно националистические, и антисталинские листовочки ходили. Да не просто ходили, а издавались изрядными тиражами на гектографах. Это не тогдашний ксерокс, а почти типографская машинка.
На одной из листовок, памятных Симонову, изображалась речка. На берегу стоят люди одной национальности:
А на другом берегу кавказцы: Сталин, Енукидзе и то ли Микоян, то ли Орджоникидзе. Сопровождается подписью:
«И заспорили славяне, кому править на Руси».
Любопытно, где это товарищ Симонов знакомился с такими листовочками? Стиль-то крайне узнаваемый, например, из фашистских листовок времён финской кампании:
«Бей (лицо известной национальности) политрука, морда просит кирпича».
Это же фирменный заход доктора Геббельса – посмотрите, все большевики из национальных меньшинств. Нацмены разворовали Россию и прочие комиссары с пейсами на плакатах.
Ну нацистам простительно, у них голова так была поломана, а вот Симонов такое где брал? Да были ли такие листовки?
Дальше оказывается, что Симонов очень любил Бухарина:
«В разговорах, которые я слышал, проскальзывали ноты симпатии к Рыкову, к Бухарину, в особенности к последнему, как к людям, которые хотели, чтобы в стране полегче жилось, чтоб было побольше всего, как к радетелям за сытость человека».
Напомню, что Бухарин яростно выступал против коллективизации, за элементы капитализма на селе. А радел в основном за сытость кулаков на селе, предлагая сохранить этих крепких хозяйственников. То, что при этом основная масса крестьян окажется в долговой кабале у кулака, ну что ж, издержки истории.
Именно с Бухариным связан и рассказ Симонова о жестоких Сталинских репрессиях. В сорок четвёртом году его мама нашла старую записку ужасного содержания:
«Милая мамочка, я не приду, меня вызывают ровно на пять часов к Николаю Ивановичу Бухарину. Зачем – пока не могу тебе сказать, пока это секрет, скажу потом. Сын».
Секрет был в том, что молодой Симонов написал новые стихи. И хотел просить Бухарина об их публикации в «Известиях». Но в сорок четвертом Костя Симонов, подполковник, фронтовой корреспондент и лауреат двух Сталинских премий задрожал и немедленно порвал старую записочку в мелкие клочки.
«В те времена это могло бы кончиться плохо не только для печатавшего в Известиях свои стихи студента Литинститута, но и для его родителей. Да и не только тогда, но и в сорок четвертом году».
Ну что, простите, за бред? Симонов, на минуточку, сын царского генерала и княжны Оболенской. Отчим – царский подполковник. Вся родня из благородных.
Да если верить либералам, его за одно происхождение должны были трижды к стенке поставить. Но почему-то с «репрессивного» 1938 года Симонов не в лагере, а член Союза писателей. Какие, к собакам, записочки про секреты Бухарина?
Кстати, про репрессии Симонов с удивлением пишет, что сейчас-то мы «знаем» их ужасающий масштаб. А тогда
Показательно, как в мнимых мемуарах Симонова извращают, казалось бы, вполне прямые рассказы очевидцев. Симонов пересказывает беседу с Фадеевым об аресте Михаила Кольцова (Моисея Фридлянда).
Фадеев рассказывал, что Сталин спросил, верит ли тот в виновность Кольцова. Когда Фадеев сказал, что не особо, вождь отвёл к Поскрёбышеву и приказал выдать для изучения дело Кольцова.
После прочтения дела Фадеев был шокирован и сомнений в справедливости обвинения не осталось. О чём Фадеев прямо и рассказал Симонову.
Но нет, автор мемуаров с ехидцей вкладывает в уста Симонова такие слова:
«Горечь от безвыходности тогдашнего положения самого Фадеева, в глубине души все-таки, видимо, не верившего в вину Кольцова и не питавшего доверия или, во всяком случае, полного доверия к тем папкам, которые он прочитал».
Вот же Фадеев сам сказал, документы видел, удостоверился. Тяжело признать, но и не признать нельзя. Но нет, наверняка держал фигу в кармане. Ну из лихих лет перестройки виднее.
И в том же духе раз за разом во вполне исторические рассказы Симонова ядовитой нитью вплетаются антисоветские уколы. Что за детский сад – какие-то белогвардейские частушки, листовки националистические вполне геббельсовского толка.
Жалостливые рассказы как за записочку маме о стихах в газету могли поставить к стенке. Ну ведь чистый и незамутнённый стиль почитателей Солженицына.
Мог ли писать (или хотя бы диктовать) такое замечательный Советский писатель и поэт Симонов? Позвольте усомниться. Подлинный Симонов в сорок первом году (уже после мнимых «массовых репрессий») написал так:
«Пускай Информбюро включает в сводку,
Что нынче, лишних слов не говоря,
Свой штык врагу втыкая молча в глотку,
Мы отмечаем праздник Октября».
Есть ли в этих словах хоть на грамм настроение, которым проникнуты мемуары? Затаённая, как постыдная привычка, антисоветчина, червоточинка ненависти к родной стране?
Нет, не могу поверить, что таким был Константин Симонов, липовые это мемуары, что ни говори. В том же стихотворении поэт о своей позиции сказал прямо:
«Товарищ Сталин, сердцем и душою
С тобою до конца твои сыны».
Марина Раскова о Сталине как человеке
«Образ этого величайшего человека нашей эпохи, самого человечного из людей и самого умного и прозорливого из политических деятелей, всякий раз расширяется в моем сознании.» – так писала о Сталине Героиня Советского Союза, совершенно отчаянная лётчица Марина Раскова. Пусть её воспоминания о вожде грешат лёгкой наивностью и простотой слога, это не главное. В конце концов, писала это девчонка двадцати шести лет. Пусть и перенесшая в жизни такое, что не многим отчаянным смельчакам довелось.