Кольца анаконды
Шрифт:
Потом пошла принести мальчикам еще молока, а когда вернулась, его уже не было, еда на тарелке почти не тронута. Он слишком много трудится и слишком мало ест. И все время тощает. Эта война пожирает его. Наверное, уже сидит в своем кабинете, а свидеться с ним, быть может, до завтра уже не удастся.
– Джон, – сказал Линкольн. – Я хочу продиктовать вам письмо.
Для записи под диктовку Хей разработал собственную систему стенографирования. Последовал очередной меморандум генералу Макклеллану, в котором президент ставил ребром вопросы о возможности продвижения вперед армии на Потомаке. Под конец в голосе Линкольна
– Долго ли вам требуется собираться, чтобы перейти к действиям? У вас есть армия, у вас есть новобранцы, и все они хорошо обучены, если верить рапортам. Но чтобы выиграть войну, армию надо использовать в бою. Ричмонд должен быть взят. На этом заканчивайте и телеграфируйте немедленно. А теперь развеселите меня, Джон. Поведайте какие-нибудь добрые вести, принесенные утренними докладами.
– Добрые вести и в самом деле есть, сэр. Мы уже заняли Шип-Айленд, сопротивление полностью подавлено. Устье Миссисипи довольно близко к этом острову, так что тамошняя часть флота, ведущего блокаду, теперь хорошо обеспечивается. Новые вести с моря. Военный корабль США «Сантьяго-де-Куба» остановил британскую шхуну «Эжени Смит» близ устья реки Рио-Гранде.
– Причины приводятся?
– Разумеется. Капитан Дэниел Риджли объясняет, что британское судно останавливалось в техасском порту. Его подозрения подтвердились, когда на борту судна был обнаружен хорошо известный торговый агент конфедератов – Дж. У. Захари, купец из Нового Орлеана. Его сняли со шхуны, после чего позволили ей следовать дальше.
– Это лишь подольет масла в огонь, разгоравшийся из-за «Трента», – утомленно покачал головой Линкольн. – Это все?
– Нет, сэр. Мятежники настолько уверены в скором падении Саванны, что жгут весь хлопок на пристанях и в полях. На море канонерская лодка «Пингвин» перехватила контрабандное судно, пытавшееся проскочить в Чарльстон. Груз весьма богатый. В декларации упоминаются ручное оружие, боеприпасы, соль, провизия всякого рода. Не только модная мануфактура из Франции, но и седла, упряжь и кавалерийское снаряжение на сумму около ста тысяч долларов.
– Превосходно. Они потеряли, мы нашли. Министр юстиции еще не пришел?
– Сейчас схожу поглядеть.
Как только Эдуард Бэйтс вошел, Линкольн поднял глаза от разложенных на столе бумаг и сказал:
– Я хочу занять минутку вашего времени. Завтра я должен выступить перед Конгрессом с отчетом о состоянии дел Союза. О том, что Союз в опасности, им должно быть известно, но я должен посулить им какую-то надежду на будущее. Вы позволите зачитать вам выдержки из намеченной речи и выслушать ваше мнение?
– С удовольствием приму на себя эту обязанность.
Слегка откашлявшись, президент начал:
– Союз должен быть сохранен, и посему в ход должны идти все необходимые средства. Но не следует поспешно решать, что столь уж необходимыми являются радикальные и крайние меры, каковые могут обрушиться и на лояльных, и на вероломных. Сбор средств для продолжения войны и победы в ней настолько же неизбежен, насколько необходим. – Линкольн поднял глаза, и Бэйтс кивнул.
– Согласен. Полагаю, речь о налогах. Для финансирования боевых действий они вновь должны быть повышены. И нужно объявить новый набор в армию. Вы обязаны идти вперед, невзирая на призывные бунты среди ирландских иммигрантов в Нью-Йорке.
– Ценю вашу поддержку. Мне придется также остановиться на общественных установлениях, ибо мы поминутно должны осознавать, ради чего ведем эту войну. – Президент перешел к следующей странице. – Труд предшествует капиталу и не зависит от него. Капитал – лишь продукт труда и никогда не возник бы, если бы прежде не возник труд. Но капитал обладает своими правами, ничуть не менее достойными защиты, чем всякие другие.
Бэйтс, и сам проницательный политик, прекрасно понимал, что умиротворить надо все заинтересованные стороны. Рабочие, отдающие свой труд и свои силы во имя войны, несомненно, заслужили признание своего радения. Но в то же время и фабриканты не должны считать, будто они в одиночку несут налоговое бремя военного времени. Но когда Линкольн зачитал отрывок о проблеме негров, Бэйтс отрицательно затряс головой, перебив президента:
– Вам же известно мое мнение на сей счет, господин президент. Я считаю колонии свободных негров весьма отдаленной перспективой.
– А не следовало бы. Место можно найти – скажем, в одной из Америк, где-нибудь южнее, где можно основать независимую колонию. Если негров убрать из уравнения, повод для продолжения войны просто-напросто исчезнет.
– Но я беседовал со свободными неграми здесь, на Севере, и они считают подобный подход опрометчивым. Они считают себя такими же американцами, как и мы, и отнюдь не питают желания отправляться за тридевять земель. Насколько я понимаю, когда вы примете делегацию свободных негров, они скажут вам то же самое.
Не успел Линкольн ответить, как раздался стук в дверь и вошел Николай.
– Извините, что помешал, но прибыл генерал Рамси. Вы хотели встретиться с ним как можно раньше. Он ждет за дверью.
– Отлично. Пусть войдет, как только мы закончим. – Президент повернулся к министру юстиции: – Позже обсудим это более детально. Я тверд в своем убеждении, что это настоящее решение наших проблем.
– Мне трудно такое говорить, господин президент, но мне кажется, что в этом вопросе вы окажетесь в полнейшем одиночестве. Быть может, идея отыскать подобные колонии мудра – но кто в них отправится? Добровольно негры не согласятся, тут царит почти полное единодушие. Но можем ли мы отправить их туда в кандалах? Прежде всего, такое ничуть не лучше, если не хуже, чем работорговля, из-за которой они оказались здесь. С глубочайшим уважением я прошу вас пересмотреть это решение, приняв к сведению все привходящие аспекты.
Как только Бэйтс удалился, в кабинет пригласили Рамси – рослого, одетого в простой синий мундир, лишенный аксельбантов и прочих украшений, столь обожаемых остальными штабными офицерами. Инженер по складу ума, он явно уделял технике – и войне – гораздо больше внимания, чем блистательному мундиру. Войдя, он вытянулся в струнку и сел лишь после того, как Линкольн указал на стул.
– Этот несчастный случай с Рипли – событие трагическое, весьма трагическое.
Кивнув, Рамси на миг задумался, прежде чем заговорить, будучи человеком решений твердых, но отнюдь не поспешных.
– Он был хорошим офицером, господин президент, и отважным воином. Совсем не так хотелось ему уйти.
– Ничуть не сомневаюсь. Нет ли новостей о его состоянии?
– Только те, что он слабеет и дышит с большим трудом. Доктора считают, что долго ему не продержаться.
– Весьма сожалею. И все же, несмотря на потери, война идет дальше. А жизненно важная работа генерала Рипли должна продолжаться. Вы ведь были некоторое время его помощником?
– Был.
– Значит, не мне рассказывать вам о важности материального снабжения, о том, как оно жизненно важно для нашей страны?