Кольца духов
Шрифт:
– Их держат слишком высоко в воздухе. Кобольдам туда нельзя.
– Хорошо. Отправляйтесь! Чем скорее вернетесь, тем скорее получите вознаграждение. – Тейр вздохнул и встал, памятуя о балках над головой.
Они все поднялись в кухню. Руберта тщательно протерла венецианский бокал, налила в него пива, хлопнула Тича по протянувшейся руке и подала бокал высокой женщине, которая послушно села и начала прихлебывать укрепляющий напиток. Фьяметта, Тейр и Тич вышли во двор.
Когда они с отцом только приехали в Монтефолью, то часто завтракали здесь за деревянным столом на свежем воздухе. Тогда дворик напоминал сад – такой
Фьяметта заглянула в горн. Тейр уже уложил первый слой сухих сосновых дров. Тич тщательно почистил и накрыл густо обмазанной глиной деревянный желоб, который наклонно шел от пода горна к отверстию в форме. Ворот из бревен, с помощью которого форму бережно опустили в яму, а потом должны были использовать, чтобы поднять из нее готовую статую, пока оттащили в сторону. Глиняную глыбу стягивали железные обручи, как при отливке колокола, объяснил ей отец. Чтобы форма не развалилась под тяжестью расплавленного металла.
Фьяметта обошла яму, обдумывая, как приготовить все к заклинанию. Тело Ури надо положить у края напротив горна. Во взаимодействие сил сам горн включать нужды нет. Во-первых, Тейру с Тичем пришлось бы все время пересекать ее линии, чтобы подкладывать дрова, следить за плавкой и налаживать мехи. Простой процесс плавки бронзы магии не требовал. Направить нетерпеливый дух Ури в рождающуюся статую надо будет в тот момент, когда Тейр вышибет железную втулку в основании горна, и металл польется в форму. Тут Фьяметта сообразила, что не очень представляет себе, как происходит остывание. Железные обручи надо будет разнять, чтобы освободить… Ури. Но если поспешить, форма может развалиться, и статуя оплывет. А если промедлить, оно слишком затвердеет. Отец всегда говорил, что самое трудное – соразмерить. И вот она соразмеряет-рассоразмеряет заклятие.
«Нет, я сошла с ума!» Какой-то странный звук донесся с той стороны, где был прикован лозимонец. Фьяметта не сразу сообразила, что это из-под кляпа вырывался вопль. Перепуганный солдат отскочил на длину цепи. По другую сторону столба на него с писком пятились два кобольда с медным слитком между ними. Лозимонец пытался перекреститься и хрипел сквозь тряпку во рту:
– Демоны! Демоны посредь бела дня!
– Урод! Урод-человек! – пищали кобольды.
Собственно, наступили уже сумерки, решила Фьяметта, взглянув на небо. Двор погрузился в тень, а по лиловеющему небу мчались клубящиеся тучи. Становилось прохладно. Собирался дождь.
– Сюда? – Тейр сделал знак кобольдам положить их ношу у горна. Тич бросился на кухню сообщить новость. Когда он возвратился с Рубертой и безымянной женщиной, у ног Тейра как раз появилась вторая пара гномов. Было что-то омерзительно натуральное в том, как земля словно выдавливала их из себя Фьяметте вспомнился ярмарочный шут, который вот так выдавливал из раздутого рта яйцо в скорлупе. Но они притащили еще слиток. А первая парочка с хихиканьем нырнула в землю. И тут появилась третья, весело стрекоча.
Тейр начал аккуратно укладывать слитки в горн и перекладывать их новыми дровами. Мастер Бенефорте занял всю нижнюю кладовую отборными сосновыми поленьями и оставил их там хорошенько сохнуть специально для этой отливки. Часть забрали лозимонцы. Что, если се отец заранее определил их количество? Ну, Тейр разберется. А из земли все выскакивали и выскакивали новые кобольды. Или те же самые? Она скоро потеряла им счет. Она – но не Тейр.
– Последний? – объявил он Фьяметта подошла к нему. Попятившись, он закрыл чугунную дверцу, через которую накладывал слитки и поленья. Тыльной стороной грязной ладони он отбросил волосы с глаз. Он был большой, теплый, синие глаза сияли. Даже нелепо короткая туника, открывавшая его голые икры, не придавала ему смешного вида.
Его могут сжечь за это. Из-за нее. Но тут было и что-то, не имеющее отношения к Ферранте. Она ощущала силу искусства, необоримо рвущуюся наружу, решимость завершить. Случались дни, когда она ненавидела отца, пожирающего не только себя, но и других во имя этой решимости. И ей совсем не понравилось обнаружить в себе то, что она ненавидела в огне.
– Тебе страшно? – спросила она Тейра.
– Нет. Да. Страшно, что я могу погубить эти прекрасные приготовления. Ведь даже горн – произведение искусства. Неудивительно, что ею дух медлил тут, лишенный жизни, когда подобное близилось к завершению. Еще чудо, что он не стонет в этом дворе. Если мне удастся, твой батюшка получит выкуп за невесту, достойный тебя, и к черту сына бедного рудокопа!
«Нет!»
– Тейр, ты понимаешь, я ведь не знаю, что сделается со статуей, когда заклятие утратит силу.
«И с Ури тоже».
– С медным зайчиком ничего не случилось, ты сама говорила. Она будет великолепной, вот увидишь! – Он помолчал. – Можно разжечь огонь.
– Это моя работа. – Фьяметта повеселела от приятного воспоминания, – Я всегда все разжигала для батюшки.
Они на миг взялись за руки, потом Тейр отступил, Фьяметта закрыла глаза. «Для вас, батюшка!» И для аббата Монреале, и Асканио, и его матушки, и бедных сеньора Пия и дамы Пии, и Тича, и Руберты, и ее племянницы, и дамы без имени. Для всей Монтефольи…
– Пиро!
В горне взревело пламя, затем рев перешел в басистое шипение. Тейр взялся за одни мехи, а по ту сторону улья Тич встал ко вторым. В укромном месте под галереей сидела безымянная дама, с интересом следя за происходящим. Всколыхнувшееся в горне пламя вызвало ответный одобрительный блеск в ее глазах. Она запахнула в свой плащ кобольда – одного из примостившейся у ее ног кучки – и он с обожанием поднял к ней морщинистое лицо. В сумерках можно было почти убедить себя, что это дети. Почти.
Несколько искр поднялось на волне жара из отверстий горна, но дыма почти не было. Дрова горели жарко, звонко, чисто, как и полагалось. И… и не очень заметно, тихо надеялась Фьяметта. «Но лучше нам не мешкать!» Она позвала на помощь Руберту, и вместе они принесли носилки с телом Ури в сумрак двора. Отблесков горна было достаточно, чтобы не спотыкаться, но для дальнейшего она велела Руберте посветить ей фонарем.
– Я могу начертить фигуру и разложить символы, а потом отдохнуть, пока будет плавиться бронза. Только нам всем надо будет следить, чтобы не наступить на линии. Я начерчу их так близко к носилкам и яме и так плотно, как сумею. Свети ровнее, чтобы я могла вести непрерывную линию.