Кольчугинские сыщики
Шрифт:
— Закадрил, — резюмировал домовой.
— Ты просто так в окошко смотришь, али закономерность выявляешь? — спросила Степанида.
— Стрелки взад-вперед так и бегают! Шалит Щасприду, копит времечко.
— Вот как он навострился чужим ротозейством зарабатывать! — возмутилась мышь.
— Взять, к примеру, приглашение на свидание, — подпер кулаком подбородок Матузков, оторвавшись от бумаг, — моя Анечка, к примеру, очень пунктуальная, но не все девушки такие. Небось, вертятся возле зеркала и приговаривают: «Пусть подождет, я сейчас приду».
— Щасприду! — пискнула мышь и захлопала в ладоши. Домовой от радости взлетел под потолок, а Матузков ответил:
— Ай да Степанида!
— Я, конечно,
Фома Фомич руководил Кольчугинским ЗАГСом более пятидесяти лет. Он очень любил свою работу, а особенно ему нравились церемонии торжественных регистраций брака. Нарядная зала с бархатными портьерами, надувные шары и букеты, слёзы на глазах будущих тёщ и свекровей, звуки Мендельсона со старинной пластинки, фотовспышки, фатин, кружево и стоячие воротнички… За пятьдесят лет Фома Фомич повидал всякого: но чтобы в один день провести двести регистраций брака… Вот так конвейер!
Молодые, зрелые и даже пожилые пары решились связать свои судьбы в один прекрасный день. Но почему? И дата не круглая, и нет магических цифр, и не все невесты в белых платьях, а поди ж ты… Фома Фомич без устали читал праздничные поздравления и раскрывал заветную книгу, где брачующиеся ставили свои подписи.
— В соответствующей графе! — повторял Фома Фомич, и к концу дня его язык заплетался в узел.
Кто же мог подумать, что во всем виноват простой следователь Матузков? Вернее, не сам Матузков, а его мелкая лейтенантка. Степанида проделала сложную комбинацию, подключив к выполнению своего коварного плана целую команду домашней нечисти. «Зря, что ли, создали Добровольную Дружину Домовых? Пусть приносят пользу», — заключила она. Домовой Сметанка, руководивший ДДД одобрил идею Степаниды. Как хранитель домашнего очага он был всем сердцем за то, чтобы создавались новые семьи. Больше любви — больше домов, а значит и домовых. А всего-то надо было внушить робким мужчинам поторопиться с предложением руки и сердца. Не терять времени даром! Время скоро будут продавать на деньги, а хватит ли этих денег? Лозунг «Время — деньги» шептали ночами в уши своих хозяев домовые по всему Кольчугино. Наутро мужчины побежали признаваться в любви, а их прекрасные избранницы сопротивлялись любовному напору недолго.
В итоге больше некому было стоять под башенкой с часами, транжиря драгоценные минуты. Все холостые мужчины Кольчугино были счастливо женаты. И только Матузков портил статистику.
— Ты, Матвей Иваныч, коли не хочешь жениться, хоть свидание на площади не назначай! — советовал ему Борода, — не то наши труды насмарку.
Матвей Иваныч хитро улыбался. Незамужняя Степанида деликатно помалкивала. Борода продолжал не замечать, что снова мышь взяла верх над ним, возглавив сложную операцию.
А на самом верху в башне под шатровым куполом злился и кусал кулак призрак бывшего студента Соломона Каца, превратившийся в алчного Щасприду.
Не стать ему настоящим владельцем времени, великим хроноквестором! Так и будет он вечным никчемным студентиком!
Никто теперь не спешил на свидания под башенкой с часами. Никто не торопил время, никто не просил стрелки часов повернуть вспять. Щасприду смотрел на нежное свечение старинных монастырских песочных часов. На дне их большой колбы блестящей рыбкой плескалось золото потерянного кем-то времени. Со злости он хватил об пол колбу, и освободившиеся минуты развеялись сверкающей пыльцой, вылетели в узенькое окно и озарили площадь.
— Можно еще погулять, до ужина так много времени! — ворковали старушка и старичок на скамейке.
— Ого, да я на футбол успеваю! — крикнул мальчишка и вскочил на велосипед.
— Похоже, я смогу получше
— Соломон, где ты? Это я, Глашенька. Я сейчас приду! Как долго мы были врозь.
Пиратка
Кикимора Хаврошка имела множество недостатков и грехов, которые всегда себе прощала. Самым любимым из всех был грех воровства. Она воровала самозабвенно, без всякой на то причины. Ни голод, ни нужда, ни страсть коллекционера, ни подростковое любопытство не способствовали Хаврошке что-то стибрить, слямзить, стащить, умыкнуть и присвоить. Сама любовь к искусству делала воровство чем-то вроде смысла каждого Хаврошкина дня. Пуговица или бублик, записная книжка, тюк белого рубашечного полотна, кожа для подметок сапог… В милиции Кольчугино было чем поживиться, а с появлением мышки Степаниды, Хаврошке теперь было на кого свалить.
Свечи, карандаши, веники, ветошь для мытья полов — в пропаже нужных в хозяйстве вещей можно было смело обвинить новую серую подругу. Хаврошка не боялась разоблачения, характер Степаниды изучила и потому знала, что мелкая лейтенантка всё простит своей одноглазой и несчастной подруженьке. Поэтому Кикимора с каждой новой пакостью все смелела и смелела.
Дошло однажды до того, что она утащила у мышки осколок её волшебного зеркала. О том, что зеркало волшебное, Хаврошка и не знала, но взглянув в него мельком, не могла оторваться. На нее, одноглазую и лохматую, смотрела не курносая и конопатая неряха, а юная пиратка. Да, одного глаза не хватало и ей, и на лице имелась аккуратная кожаная повязка, но в остальном… Смоляные кудри, драматический излом бровей, тонкий нос с хищными трепещущими ноздрями и сочные губы.
«Неужели я такая? А вы-то, други нечистые, скрывали от меня истинный облик?» — ахнула кикимора и шустро сунула осколок зеркала в карман передника.
Всю ночь кикимора ворочалась, вздыхала и при свете свечи рассматривала себя в осколок зеркала. На заднем фоне высились мачты загадочной белопарусной каравеллы, а из-под лихой треуголки юной пиратки змеились буйные кудри. На следующее утро кикимора встала не с той ноги, ведь ночь ее была бессонной и загадочной. Ей чудились крики: «Полундра!», «Свистать всех наверх!» и «Тысяча чертей, но ты будешь моей, красотка!» Но на дворе был обычный вторник, в кабинете уже пыхтел за гроссбухами зампотылу, списывавший как негодное, новое обмундирование, и Хаврошкина пиратская суть никому, кроме нее, была не очевидна.
«Степанида хватится зеркала, придет сюда и отберет сокровище! — встрепенулась Хаврошка, — была у меня мечта, да и той не станет». Надо было что-то придумать, запрятать зеркало так, чтобы не нашел никто: ни шустрая мышь со своими серыми приятелями, ни ее домовой Борода, ни запечник Агафоша, никто! С другой стороны, сердце кикиморы стал подтачивать червячок, называемый совестью. Раньше нахальная Хаврошка о таком и не слыхивала.
«Я хоть в зеркальце посмотрюсь, так на полкопеечки счастливее стану! А Степаниде эта игрушка ни к чему, ее и так Борода любит», — убеждала себя Хаврошка, но червячок точил и точил.
В кладовую прибежала тайными мышиными тропами Степанида и вылезла из-за плинтуса.
— Айда ёлку наряжать в котельной, ведь скоро Новый год!
Хаврошка вздрогнула и сунула руку с зеркальцем под фартук.
Степанида и Хаврошка двинулись в котельную. Кикимора не ожидала, что Степанида побежит за ней следом, надеялась на то, что та юркнет в свой тайный ход. Но необходимости скрываться не было. Милиционеры разошлись по домам, и огромные каблуки их сапожищ не грозили мышке. Только в дежурной части дремал лейтенант Березкин, мимо которого и прошмыгнули подружки. Хаврошке не удалось спрятать краденое зеркало.