Кольцо богини
Шрифт:
Белый от муки бородатый пекарь предложил перевести всех жильцов в дворницкую — самое безопасное место. Александр и Конни вывели из квартиры хозяйку, няню и девочек, и все они спустились в дворницкую в полуподвальном этаже. Здесь было холодно, и в воздухе пахло застоявшейся сыростью, но пули, по крайней мере, уже не долетали…
К вечеру загорелся соседний дом. В нем помещалась аптека, и пламя вспыхивало всеми цветами радуги — то желтым, то синим, то зеленым… Очевидно, горели медикаменты. В подвале его глухо ухали взрывы, и дом скоро обрушился. Пламя упало,
Ночью у Лиды — младшей девочки — начался сильный жар. Она металась в забытьи, просила пить, и при каждом вздохе из груди доносились тяжелые хрипы. Елена Сергеевна, бледная, с покрасневшими глазами, сидела рядом, держа на пылающем лбу девочки холодный компресс — носовой платок, смоченный водой из-под крана. Больше всего она сокрушалась, что второпях не захватила с собой лекарства, и казалось ужасно несправедливо, что в двух шагах догорает огромный аптекарский склад, а здесь, рядом, страдает ребенок и нечем ему помочь.
К утру девочке стало совсем плохо. Стрельба стихла немного, и Александр решил попытаться вернуться в квартиру, чтобы принести какие-нибудь лекарства. Хорошо еще, что Конни заснула ненадолго… Елена Сергеевна смотрела на него со страхом и надеждой.
— Там, в детской, в шкафчике… Микстура в темной склянке! — говорила она, умоляюще глядя на него. — Вы легко найдете!
Он осторожно поднялся по черной лестнице, заваленной осколками битого кирпича. Покинутая, разоренная квартира показалась такой жалкой, нежилой… В кухне из простреленной водопроводной трубы текла вода, и на полу стояла густая жижа из размокшей штукатурки. Даже не верилось, что здесь совсем недавно жили люди, играли дети, старая нянька варила манную кашу для девочек и он сам готовился к экзаменам за письменным столом, купленным Конни…
Пока Александр шарил в буфете, разыскивая бутылочку с микстурой, со стороны бульвара послышались крики и топот ног. Внутренний голос говорил, что надо уходить поскорее, но любопытство пересилило.
По бульвару с винтовками наперевес бежали красногвардейцы. Юнкера отступали не отстреливаясь. Александр смотрел, почти не веря своим глазам. Конечно, он был на войне, но видеть бой на улице, под самыми окнами своей комнаты, было дико и странно. Поразили лица людей — зеленовато-бледные, с ввалившимися глазами. Казалось, они ничего не видят и не понимают, оглушенные собственным криком.
Где же все-таки эта проклятая микстура? Александр перешел в комнату хозяйки. Там, в маленьком шкафчике, бутылочка отыскалась, наконец. Он уже хотел уходить, когда какой-то шум привлек его внимание, и он снова подошел к окну.
Во дворе толпились какие-то вооруженные люди, судя по одежде — рабочие и мастеровые. У многих на груди были приколоты красные банты. Из дворницкой вывели женщин и детей. Какой-то человек, перепоясанный пулеметными лентами, что-то говорил им, показывая на выход через подворотню, Елена Сергеевна с няней, подхватив
Он едва оторвался от окна, когда на парадной лестнице послышался торопливый, дробный топот тяжелых сапог. С треском распахнулась входная дверь и с размаху ударилась о стенку, так что с потолка посыпалась известка. Возбужденный голос крикнул в передней:
— Ванька, тащи сюда пулемет!
Александр обернулся. Перед ним на пороге комнаты стоял пожилой бородатый мужчина в шапке-ушанке с винтовкой в руках. Он не успел ничего сказать или сделать, когда этот странный человек навел на него оружие и рявкнул:
— Руки вверх! Выходи!
Еще не понимая, что происходит, Александр покорно спустился по лестнице. Все происходящее казалось дурным и нелепым сном. Он еще не мог поверить, что все это происходит с ним.
А во дворе шумело возбужденное сборище.
— Вот… Из окна стрелял в нас, гнида! — сказал бородач. — Убивать таких надо!
— В расход! — зашумели в толпе.
— Разменять его! — кричал веселым голосом толстомордый парень в картузе с хмельными глазами. — Разменять, и все! Отправить в штаб Господа Бога!
Двое других подхватили за локти и потащили к стене. Щелкнули ружейные затворы…
Прямо перед ним была глухая стена. Александр смотрел на выбоины от пуль и напряженно думал — почему они снаружи белые, а в глубине — красные? Кажется, дом тоже ранен, как будто он живой… Он не сразу догадался, что белое — это штукатурка, а красное — кирпичная пыль.
Из дворницкой опрометью выскочила жена дворника Прасковья — бледная, худая женщина в сером платке. Все время, что они просидели там, она, кажется, не проронила ни слова, а сейчас бегала среди вооруженных мужчин, хватала их за рукава и причитала:
— Сынки, товарищи! Не трожьте его! Это ж наш жилец, я его знаю. Не стрелял он в вас! Ну, хотите — стреляйте меня, я все равно больная, а он молодой совсем.
Бородатый человек в ушанке с пулеметной лентой через плечо отстранил ее.
— Ты, мать, не смей без разбору никого жалеть. Мы тоже не душегубы, — рассудительно говорил он. — Уйди лучше от греха!
Александр видел все это как бы сквозь густую пелену, застилающую глаза. Ему казалось, что время остановилось и он погружен в какую-то огромную вселенскую немоту… Он чувствовал, что проваливается все глубже и глубже, когда совсем рядом услышал незнакомый голос:
— Какого дьявола расстреливаете? Юнкера наступают, а вы галиматьей занимаетесь!
Александр с трудом отвел глаза от угла подворотни. Шея нестерпимо болела, и все тело словно одеревенело. Он увидел человека с маузером — молодого, с приятным интеллигентным лицом. Длинные волосы, зачесанные назад, и очки в тонкой металлической оправе делали его похожим на учителя. Странно было — что он делает здесь, среди этих людей?
— Отставить! — резко скомандовал он, и остальные послушно опустили винтовки.