Кольцо царя Соломона
Шрифт:
Когда высокопоставленная галка приближается к другой, занимающей не столь высокое общественное положение, с намерением прогнать последнюю с занятого ею места, стоит лишь собственнику территории принять угрожающую позу второго типа, как агрессор обычно ретируется. Только в том случае, если и сам нападающий имеет виды на этот участок, например, намеревается устроить здесь своё гнездо, он продолжает дальнейшие действия. Иными словами, он принимает точно такую же позу устрашения. Итак, обе птицы подолгу сидят, согнувшись в три погибели, плечом к плечу, наблюдая друг за другом с мрачной решимостью. Они не решаются вступить в драку, держась на первоначальном расстоянии и не меняя положения тел; противники пытаются нанести друг другу удар клювами. Усилия их полны энергии и ярости, но, в общем, не достигают цели. Лишь резкий выдох да громкое щёлканье клюва явственно слышатся при каждом очередном выпаде. Исход подобного поединка неизменно зависит от того, кто из соперников окажется более упорным.
Поскольку церемония «циканья» неразрывно связана с угрожающей позой второго типа, птица просто неспособна произносить своё «цик, цик» или «уип, уип» в каком-либо ином положении. У галок, как и у всех прочих животных, которые тем или иным способом метят свою территорию, граница между владениями двух самцов определяется степенью их боевого задора. Около своего дома каждый владелец участка сражается намного свирепее, чем на чужой земле. Таким образом, галка, цикающая около своего законного отверстия в стене, с самого начала имеет явное преимущество перед любым захватчиком, и это первоначальное превосходство, как правило, значительно перекрывает всякое неравенство между членами колонии, будь то неравенство в силе или в общественном положении.
И, тем не менее, острая конкуренция из-за удобных мест гнездования порой приводит к тому, что очень сильная птица нападает на одну из самых слабых, нарушая границы её владений и безжалостно третируя собственника территории. Именно в таких случаях вступает в действие та самая «уип-реакция», о которой я уже упоминал, Циканье оскорблённого домовладельца постепенно усиливается, меняет свою тональность и звучит теперь как «уип, уип». Если жена собственника участка не присутствовала при нападении агрессора, она немедленно является и, взъерошив оперение, присоединяется к супругу, чтобы во всем повторять его поступки. Если все это не оказывает должного воздействия на нарушителя спокойствия и он не исчезает немедленно, случается нечто невероятное. Со всех сторон, из всех закоулков, находящихся в пределах слышимости, появляются галки я несутся к атакованному гнезду. Бее они громко выкрикивают своё «уип, уип», и наши зачинщики немедленно теряются в сплошной массе своих собратьев, которые в пароксизме ярости исполняют этот неистовый концерт — крещендо и фортиссимо всеобщего гама. Излив таким образом всё своё недовольство, птицы спустя некоторое время успокаиваются и оставляют место происшествия. Лишь собственник гнезда ещё некоторое время тихо цикает в дверях своего освобождённого жилища.
Когда возникает подобный галочий митинг, этого уже достаточно, чтобы остановить драку хотя бы по той самой причине, что агрессор и сам принимает посильное участие в общей шумихе. Наблюдателю, который наделяет птиц человеческими качествами, может показаться, что хитрый захватчик отводит от себя подозрение тем, что вместе со всеми вопит: «Держи вора!». В действительности же он волей-неволей вовлекается в общее настроение, кричит то же самое «уип, уип» и при этом даже не знает, что он сам и является причиной всей неурядицы. Вместе с другими галками агрессор поворачивается во все стороны, словно выискивая преступника, и делает это, как ни странно, абсолютно искренне.
Но в некоторых случаях, и довольно часто, мне приходилось видеть, что слетающиеся со всех сторон галки правильно определяли нарушителя порядка и основательно наказывали его, если он упорствовал в своих притязаниях. В 1928 году настоящим бичом колонии была дерзкая сорока, которую я вырастил вместе с галками. Сорока превосходит галку в боевом искусстве и, не будучи птицей общественной, не имеет тех тонких сдерживающих регуляторов, которые столь располагают к себе в поведении галок. Поэтому пернатый разбойник, совершенно лишённый всякого чувства приличия, вскоре стал в галочьей колонии столь же нежелательным элементом, как закоренелый преступник в цивилизованном человеческом обществе. Вновь и вновь этот пёстрый хулиган оказывался около гнездовой ниши одной или другой пары и становился подстрекателем нового негодующего выступления членов колонии. Хотя сорока не обладает способностью кричать «уип, уип» (она неустрашимо преследует своего противника), тем не менее коллективные вылазки галок вскоре заставили её взяться за ум. На основании горького опыта сорока была научена держаться на расстоянии от галочьих гнёзд. Таким образом, несмотря на мои серьёзные опасения, яйца и птенцы оставались невредимыми.
В организации массовых выступлений всех членов колонии (будь то всеобщее «скрежетание» или «уип-реакция») наиболее важная роль принадлежит старым, сильным, высокопоставленным самцам. Они же гарантируют благоденствие колонии и в прочих тревожных ситуациях. Осенью 1929 года на поля по соседству с нашим домом опустилась огромная пролётная стая галок и грачей, состоявшая не менее чем из двухсот птиц. И вот все мои молодые галки, родившиеся в этом и в предыдущем году, безнадёжно перемешались с этими странствующими незнакомцами. Только несколько пожилых птиц осталось дома. Для меня происходящее было полнейшей катастрофой, и я мысленно видел, как весь мой двухлетний труд в буквальном смысле слова безвозвратно улетает прочь. Я слишком хорошо знал, сколь притягательна для молодых галок подобная мигрирующая стая. Зрелище мириад эбеново-чёрных крыльев зачаровывает юнцов и заставляет устремляться следом. Не будь в колонии Золотисто-зелёного и Сине-золотого, вся моя работа была бы пущена по ветру (или, скорее, против ветра, ибо галки предпочитают двигаться наперекор движению воздуха). Двое старых самцов, самые пожилые из всей колонии, не переставая, летали взад и вперёд между нашим домом и полем и совершили нечто столь невероятное, что я усомнился бы, стоит ли писать об этом, если бы сам и мои сотрудники не наблюдали тот же самый тип поведения впоследствии и не подтвердили бы его экспериментально.
Каждый из двух патриархов разыскивал в общей толпе какую-нибудь одну из наших молодых птиц и увлекал её к дому. Старая галка заставляла молодую подняться на крыло, прибегая к тому самому манёвру, который обычно используют галки-родители, когда хотят увести своих детёнышей с опасного места. Опытная птица устремляется к несмышлёнышу сзади, и, пролетая низко над ним, в этот самый момент быстро покачивает хвостом, который плотно сложен и движется несколько в сторону. Эта церемония с рефлекторной неизбежностью заставляет сидящую птицу взлететь и последовать за лидером. Когда эта первая часть программы выполнена, старый самец направляется в сторону дома, то и дело оглядываясь назад, чтобы удостовериться, следует ля за ним подопечный. Мы уже видели, как Джок в своё время прибегала к тому же манёвру.
В течение всей этой процедуры Золотисто-зелёный и Сине-золотой постепенно издавали выразительный призывный крик, который можно было легко отличить от обычного короткого и чистого позыва летящей галки. Сейчас он был более продолжителен и звучал печально и приглушённо. Если передавать обычную позывку, издаваемую птицей на лету, как высокое «кья, къя», то этот крик можно интерпретировать как «киав, киав». Я сразу отметил, что слышал этот голос и ранее, но лишь теперь его значение стало мне понятно.
Эти два старых самца работали с лихорадочной торопливостью. Даже прекрасно натренированная овчарка, которая отделяет своих овец от большого стада и отгоняет их в сторону, и то не могла бы проявить больше сноровки. Птицы трудились без отдыха вплоть до самых сумерек, когда другие галки уже давным-давно устроились на ночлег. Перед ними стояла нелёгкая задача, ибо когда им удавалось соблазнить несколько молодых птиц и увести их к дому, последние немедленно улетали и вновь присоединялись к стае, отдыхавшей посреди луга. Из каждых десяти галок, возвращение которых стоило стольких усилий, девять убегали вновь. Но поздним вечером, когда бродячая компания отправилась в свой дальнейший путь, я с глубоким вздохом облегчения обнаружил, что из всех моих многочисленных молодых птиц исчезли только две.
Побуждаемый этим эпизодом, я начал более тщательно вникать в смысловое различие между криками «кья» и «киав». Вскоре стало очевидным, что и тот и другой расшифровываются как: «Лети вместе со мной!». Но если первый означает приглашение лететь в любом неизвестном направлении, то второй указывает на намерение отправиться в сторону дома. Я и прежде замечал, что галки в пролётных стаях кричат иначе, нежели мои собственные, — более звонко и пронзительно, но не находил этому объяснения. Вдали от дома, когда все узы с родиной временно порваны, птицы никогда не произносят своё «киав», но только лишь неизменное «кья». С этой точки зрения было бы интересно выяснить, раздаётся ли крик «киав» весной, когда пролётные галочьи стаи возвращаются домой, на места гнездования. Что же касается галок моей колонии, то их гомон всегда представлял собой смесь обеих позывок, ибо, постоянно живя около дома, птицы даже зимой сохраняют некоторую символическую связь с местами, где они размножались и где им предстояло гнездиться весной.