Кольцо фараона
Шрифт:
В провинциях с бунтовщиками расправляются более решительно. Военно-полевым судам предоставлено право принимать решения по каждому террористу на месте в зависимости от тяжести совершенного им преступления.
Сообщается о подготовке к выборам в первую Государственную Думу, о выдвижении кандидатов от губерний, жизнь в России приходит в нормальное русло.
Наша жизнь с Катериной была похожа на медовый месяц. Свое кратковременное появление я украшаю цветами, поцелуями, музыкой ресторанов, поездками на извозчике в белые ночи, катанием на аэропланах (сам впервые поднялся на аэроплане, полет в "Боинге" или в "Ту" не имеют с этим ничего общего), походами в Мариинский театр и рассказами сказок о будущей жизни. Я подарил Катерине золотой перстень с рубином и сказал:
– Этот камень всегда будет напоминать обо мне. Каждая грань - это маленькое окошечко, заглянув в которое ты снова сможешь увидеть меня, загадать свое желание и оно обязательно исполнится.
– Боже, откуда ты, такой фантазер, свалился на мою голову, - говорила, смеясь, Катерина, обнимала мою голову и прижимала к себе.
– Я как будто знаю о тебе все и не знаю совершенно ничего. И меня это не заботит, я буду любить тебя столько, сколько ты пробудешь здесь, и после этого всю мою жизнь.
Эту квартиру я купил и оформил все документы на Катерину. Когда меня не будет, она будет жить здесь, а не мыкаться по разным углам. Пусть живет по-человечески. Но об этом я ей пока не сказал.
Я вас поглажу мягкой лапой И промурчу вам комплименты, И подарю девчонке слабой Любви приятные моменты. Проснетесь вы в постели смятой, Храня моих усов касанья, И на дворе уж час десятый, А вы прикрыты легкой тканью. Вставайте быстро, все забудьте, Чего же ночью не приснится, О встрече нашей в Книге судеб Есть запись на седьмой странице.Глава 22
Время шло так быстро, что отдельными кадрами кинохроники промелькнуло избрание Первой Государственной Думы, которая просуществовала всего несколько месяцев, и была распущена за свою революционность. Причем в решении самого главного для России вопроса - аграрного. И Петр Аркадьевич к роспуску Думы приложил свою руку.
В начале июля 1906 года я позвонил Столыпину домой. На дачу на Аптекарском острове. Не удивляйтесь. В то время можно было поговорить с любым телефонизированным чиновником империи, а с премьер-министром и столкнуться где-нибудь в Пассаже или увидеть его в ложе в театре, и при этом никто не обыскивает зрителей, не пропускает их через металлодетектор и не заглядывает в дамские сумочки.
Каламбурно, но правильно: чем народнее руководитель, тем он дальше от народа. Правда, у премьер-министра на даче сидел дежурный телефонист, который вежливо осведомлялся, кто звонит т по какому вопросу. Я представился коротко - конфидент по государственному вопросу.
– Я слушаю вас, - раздался в трубке приятный голос господина Столыпина.
– Здравствуйте, Петр Аркадьевич, это ваш вечерний собеседник, - сказал я.
В трубке воцарилось молчание.
– Вы живы?
– спросил премьер.
– Жив и если вы не возражаете, то хотел бы с вами как-то увидеться. Вопрос уж очень безотлагательный, - сказал я.
– Хорошо. Запоминайте цифры - 18621906. Запомнили? Сегодня к вечеру на Центральном телеграфе получите письмо до востребования на данный номер с указанием времени и места, где мы встретимся, - сообщил мне Петр Аркадьевич.
Интересно, вроде бы и не революционер Столыпин, а навыки конспирации почище всякого революционера будут.
Получив письмо, я немного погулял по улице, чтобы посмотреть, не пущен ли мной "хвост" . При желании, "хвост" выявляется за пятнадцать минут, читал я мемуары некоторых людей. Через пятнадцать минут и я сказал себе: если они знают, что я должен получить письмо до востребования на телеграфе, то они, естественно, ознакомились с его содержанием и спокойно ждут меня "на хазе" . И крутиться для выявления слежки будет только тот, кто всей литературе предпочитает детективы.
Конспиративная квартира находилась недалеко от нашей с Катериной квартиры. Я ничего не сделал и мне нечего бояться, поэтому в квартиру я вошел спокойно. Меня встретил человек в штатском, но с военной выправкой и провел меня в комнату, где за столом сидел Петр Столыпин.
Присмотревшись ко мне, он сказал:
– Вас совершенно не узнать, отец Петр, я и то узнаю вас по глазам да по жестикуляции. Присаживайтесь, мне всегда было интересно разговаривать с вами, а сейчас особенно. Хочется выслушать ваши мнения по поводу Государственной Думы, задать несколько вопросов и послушать, что за дело государственной важности вы имеете ко мне.
– Называйте меня Павел Петрович, Ваше превосходительство, - сказал я.
– После покушения я постарался спрятаться, потому что убийцы на этом не остановятся.
– Вы удивитесь, Павел Петрович, но ваш однофамилец не имеет к этому никакого отношения. Наоборот он не верит в то, что вы убиты, и ищет встречи с вами, - сказал Столыпин.
– Что ему нужно от вас, не понятно, но он очень нуждается в вас, несмотря на то, что вы внесли сумятицу во власть предержащих и в простых обывателей государства Российского.
– А как вы считаете, Петр Аркадьевич, стоит мне встречаться с Григорием Распутиным, - спросил я, - не может ли это быть ловушкой, чтобы устранить меня окончательно.
– Не волнуйтесь Павел Петрович, я устрою вашу встречу в квартире, которую никто не найдет. Григория привезут к вам с завязанными глазами, а вы постарайтесь с неделю не бриться, чтобы быть похожим на того, кем вы были, - улыбнулся Столыпин.
– А сейчас я бы хотел услышать ваше мнение по поводу Первой Думы.
– Что можно сказать нового по поводу разгона несчастной Думы?
– с некоторой расстановкой слов сказал я.
– Дума не настолько революционна, чем вторая, третья и последующие и ее разгон только показывает, что октябрьский манифест мера вынужденная и государство не собирается исполнять взятые на себя обязательства. Думская трибуна это отличный свисток, придуманный в странах западных демократий, для того чтобы выпускать пар, который скапливается в обществе. Только пар России начал выпускаться, как августейшая особа испугалась и приняла решении о роспуске Думы. Кто же предложил царю разогнать Госдуму, а, Петр Аркадьевич?
– Знаете, Павел Петрович, - сказал Столыпин, - я разрешаю вам говорить со мной так только потому, что вы человек особый и чувствуете или знаете что-то такое, что недоступно абсолютному большинству людей.
Вы что-то сделали с наследником и у него улучшились анализы крови. Сейчас анализы стали ухудшаться и, как мне кажется, Григорий Распутин начал дергаться только потому, что он ничего не может сделать без вас и теряет свое положение при дворе.
Цесаревича жалко, вы уж помогите, как сможете, а я переговорю с Его императорским величеством и обеспечу вашу охрану. Речь уже не о гоноре, а о престолонаследии. Наследник плачет, боли, опухают коленки, суставы на руках, жалко императрицу и императора, родители всегда больше всех переживают за своих детей.