Кольцо Фрейи
Шрифт:
– Путь свой вершите, как дух ваш велит! – прошептала она, вспоминая сагу о братьях Гудрун. – Не мы резали жребии своей судьбы, но от нас самих зависит пройти предначертанный путь с честью, как подобает достойным людям древнего рода.
– Ты говоришь, будто норна.
– Каждая женщина немного норна.
– Харальд считает, что ты ведьма. Но я всегда знал и буду знать, что ты – богиня!
– Ты верен своему слову. – Гунхильда постаралась улыбнуться. – Мы должно исполнять свой долг, а боги выберут достойного и ему отдадут победу. Иди. Я должна остаться одна. Мне нужно… послушать шум ясеня…
Кнут еще раз поцеловал ее и вышел. У двери он
Задумавшись, она ничего не слышала и вздрогнула, вдруг различив тихий скрип двери. Внезапно ее пронзил ужас, как будто самые страшные порождения злобной ворожбы должны были прийти к ней сюда, воспользовавшись ночной темнотой. Она вскинула голову – на пороге стоял Харальд и пристально смотрел на нее.
Гунхильда невольно вскочила, будто хотела бежать, но бежать в тесном чулане, загроможденном бочками и всякой рухлядью, было некуда. Вид у Харальда был насупленный, но уже не такой свирепый, как во дворе, а скорее чуть-чуть растерянный.
– Зачем ты пришел? – надменно спросила она, полная обиды. – Или ты считаешь меня великим эрилем и хочешь попросить начертать для твоей наложницы Повивальные руны? Они тебе понадобятся еще не скоро, эти дела быстро не делаются.
– Так это не ты? – спросил Харальд, который не мог заснуть, не зная ответа на этот вопрос.
– Я уже сказала, что не я. Сказала самим богам, и они услышали. А если кто глухой, то ему нужны Целящие руны. Вот их я знаю, им меня научила фру Асфрид. А за черной ворожбой обращайся к другим.
– Ну и кто, по-твоему, мог это сделать? – Остыв немного, Харальд и сам подумал, что с обвинением Гунхильды что-то не вяжется.
– Откуда я знаю? Но мне этим заниматься было бы просто нелепо! Как и нелепо перед тобой оправдываться. Я сама спала на этой лежанке – что же, я подложила Турс-руны себе самой? Да и разве было похоже, что на Ингер наведены чары – разве было похоже, что на нее напали похоть, безумье и беспокойство?
Еще не договорив, Гунхильда встретила насмешливый взгляд Харальда и поняла ответ на свой вопрос. Да, Ингер выглядела именно такой в последнее время!
– У нее это началось еще до того, как Эймунд здесь появился, – вспомнила Гунхильда. – Еще пока его здесь не было, у нее что-то затевалось с одним человеком… у тебя в дружине есть парень, я не помню…
– Асгейр. Да я знаю! – Харальд в досаде махнул рукой. – Яйца оторву гаду!
– Не трудись, она ведь бежала не с ним! Эймунда еще здесь не было, и я не могла знать, что он появится. Зачем я стала бы привораживать ее к твоему Асгейру? А когда Эймунд появился, если бы мне уж так понадобилось чарами помочь им сойтись, то я сделала бы совсем другое заклинание!
– Это какое же? – Харальд наконец подошел ближе и сел на дальний край лежанки.
– Я составила бы для них заклинание любви и счастья, а не безумия и горя! Соединила бы в одну руны Тейваз, Уруз и Гебо, что помогло бы моему брату достичь цели в любви к девушке. Или сделала бы вязаную руну из Тейваз и Соулу, что привлекло бы к нему ее сердечное тепло. Руны Гебо, Уруз и Дагаз издавна известны как помощники для мужчин в любви. Я знаю, как рунами защитить от зла, привлечь удачу, процветание, помочь уйти от опасностей. И это еще не все! Только самые неумелые эрили режут подряд злые руны девять раз подряд, а я знаю гораздо больше! Я бы вырезала добрые руны на фиалковом корне или ветви яблони, дала бы моему брату, чтобы он носил с собой или клал под подушку три ночи, а потом бросил бы в море… Любовь привлекают добрые руны. Почему же вы все так легко поверили, что любовь – это зло?
– Иногда зло, – ответил Харальд, отведя глаза.
Гунхильда промолчала. Пожалуй, он прав.
– Мне вот еще любопытно, – начал он чуть погодя. – Почему Хлода забеременела именно сейчас, после пяти лет ожидания – потому что на днях Хорит ее окрестил, или потому что я на День Госпожи так хорошо послужил Тору и Фрейру?
– Первое, – с горечью отозвалась Гунхильда, едва отметив важную новость, что Хлода таки стала христианкой. – Если бы Тору и Фрейру были угодны твои труды, то забеременела бы… какая-нибудь другая женщина!
– Я не хотел, чтобы это случилось. Не собираюсь быть отцом собственного племянника.
– Тогда зачем ты…
– А ты зачем?
– Это была не я. Это была Фрейя.
– Может, и Фрейя, – ответил Харальд, знавший о событиях той ночи даже больше самой Гунхильды. Ему все казалось, что в теле этой девушки борются богиня и ведьма, по очереди вытесняя одна другую. – Но ведь троллихи тоже просят переспать с ними мужчин, которых встречают в лесу.
– Я тебя ни о чем не просила, так что иди ты… в лес. Больше ничего подобного не будет, – отрезала Гунхильда. Она уже вспомнила, что Харальда в детстве сильно напугала какая-то ведьма, из-за чего, наверное, он до сих пор так болезненно переживает малейший намек на ворожбу. – Я сделаю для самой себя руническую палочку, чтобы отогнать от себя эти… безумье и беспокойство.
– А для меня? – Харальд поднял глаза.
– Что – для тебя?
– Для меня руническую палочку, чтобы я мог не думать о тебе?
– Уж не считаешь ли ты, что я тебя приворожила?
– Но откуда же это все взялось?
– Зачем мне это было бы нужно? – Гунхильда всплеснула руками. – Ты – младший сын. У тебя есть жена, зачем мне твоя любовь? У меня есть жених, он старший и будет королем всей Дании! Если бы я так мало надеялась на себя и свои достоинства, то приворожила бы его, Кнута, чтобы он поскорее взял меня в законные жены и любил всю жизнь. Но не тебя! Как бы я хотела знать, кто меня приворожил к тебе! Убила бы его! – пылко воскликнула Гунхильда, и Харальд снова опустил голову.
Он почувствовал себя обделенным, даже ограбленным, когда увидел, как страстно Гунхильда жаждет избавиться от любви к нему, почитая ее своим несчастьем.
Харальд встал и подошел. Гунхильда больше не пятилась и смело встретила его взгляд. Он приблизился вплотную и взял ее лицо в ладони. Само это лицо казалось драгоценностью, на которую хотелось смотреть вечно. Само солнце, сияющий лик Сунны, красы Асгарда.
Она смотрела на него, забыв в эти мгновения все случившееся и помня об одном: сколько ни есть на свете мужчин, никто не может быть лучше него. Какое счастье они дали бы друг другу, если бы их роды не разделяла борьба за власть над племенем данов, длящаяся уже не первое поколение. Но сейчас все это исчезло, они вновь остались вдвоем на свете, как тогда, в кургане. Как ненавидела она сейчас эти препятствия, которые мешали ей видеть его таким всегда! В теле разливалась томительная пустота, слабость, хотелось прижаться к нему, ощутить его тепло – вот это важно, а все остальное казалось таким мелким и незначащим.