Кольцо и крест
Шрифт:
— А в чем проявлялась неадекватность?
– спросила врач.
— Он придумывал какие-то нелепости. То, чего не было - и ставил мне это в вину.
— Это бывает и у здоровых людей определенного типа.
— Наверное, - Ильгет пожала плечами, - я же не говорю, что он был сумасшедшим. Нет. Он как-то работал… жил. На людей производил хорошее впечатление. Это со мной он становился… таким. Я пыталась понять, чем я его провоцирую, но не знаю до сих пор.
Все же надо рассказать про ту страшную сцену с Арнисом. Или не надо? О физическом насилии она уже упомянула. Да и ведь не факт, что там
— Что с вами, Ильгет?
– участливо спросила Виктория.
— Ничего. Это не имеет отношения… неприятные воспоминания.
— Как я поняла, ди Эйтлин был в организации, руководимой сагонами?
— Да, Народная Система.
— В каком смысле они руководили?
— Ну не прямо… не каждый рядовой их видел и общался. Я не знаю, общался ли Пита. Мы избегали говорить о том времени.
— Понятно.
— Но там было и воздействие в форме ЭИС - наверняка, и как мы это называем, опосредованное воздействие. То есть понимаете, человек считает что подчиняется какой-то организации, начальству, приказам… считает, что защищает, например, Родину. А на самом деле все его действия служат сагону. И его ментальный рисунок меняется под воздействием тех идей, которые внушил сагон. Это менее разрушительно для психики, но тоже… промывание мозгов, словом. Вы, наверное, знаете, что с помощью психологической манипуляции можно заставить массы людей делать то, что им прямо невыгодно.
— Да, конечно. И любое манипулятивное воздействие изменяет мозг и вызывает острые и хронические нарушения логического и когнитивного мышления. Но подробностей вы не знаете?
— Нет. Я мало что знаю о том периоде его жизни, - Ильгет почувствовала, как кровь приливает к щекам. Ее бросило в жар. Надо, наверное, сказать, что такое была эта Народная Система, и что она видела своими глазами в захваченном здании - включая их готовность не сдаваться до конца, включая тех пленных и женщину… Надо сказать, но уж очень не хочется говорить об этом.
Да и зачем это врачам? И так ведь понятно, что Пите там покалечили психику. А подробности ни к чему.
Еще одна мысль промелькнула - а ведь наверное, Пита сейчас сказал бы "понятно, тебе стыдно об этом вспоминать".
Но ей не было стыдно за себя. Она там не сделала ничего такого, за что надо стыдиться. Ей было нестерпимо, мучительно стыдно и за Питу, и за других сингов из НС, и еще все это было так несовместимо с обстановкой - этой светлой комнатой, морским бризом, развевающим легкую занавесь, зеленью, спокойным, приветливым лицом собеседницы…
К счастью, она не стала расспрашивать. Ильгет уже приготовилась выкладывать все же подробности. Если бы на месте врача сидел офицер ДС, эти подробности бы из Ильгет все равно вытянули. Но Виктории, видно, это тоже не было так уж необходимо.
— Хорошо, это не так уж важно.
— Скажите, - решилась Ильгет, - а как, собственно, проявилась… болезнь? Он сам обратился?
— Нет. У него какое-то предубеждение против медицинской помощи. Возможно, унаследованное от прежней жизни на Ярне. К сожалению. Иначе все не зашло бы так далеко. Но я не имею права давать вам информацию по истории болезни…
Ильгет кивнула.
— Понятно.
— Хотелось бы, чтобы вы встретились с ним.
— А это… не спровоцирует его на ухудшение состояния?
– осторожно спросила Ильгет.
— Неважно. Мы должны это наблюдать. Встреча произойдет наедине, но я обязана вас предупредить, что будет вестись запись.
Ильгет некоторое время перебирала зернышки четок, оставшись одна. Хотя молитвы шли в голову с трудом. Она отчего-то сильно волновалась. Уже давно не видела Питу. Поверила, что все благополучно, что можно успокоиться. Он устроился в жизни. Она тоже - по-своему. Она больше не может нести за него ответственность, раз у него есть подруга.
Дверь открылась. Ильгет вздрогнула, чувствуя, как заколотилось сердце. Пита вошел и сел перед ней.
Он плохо выглядел. Ничего похожего на то, что было последние разы - тогда он казался помолодевшим, энергичным, с блеском в глазах. Сейчас его глаза были тусклыми. Плечи опущены. Тело грузное и расплывшееся, а ведь это не жир, подумала Ильгет, он ведь давно уже, находясь на Квирине, преобразовал свое тело. Можно даже не занимаясь спортом, просто привести к норме биохимию и нарастить красивые мышцы, что он, конечно же, сделал. Но видно расслабленная, вялая поза производила впечатление грузности. Пита выглядел старым и больным, и от этого даже след неприязни прошел. Ильгет стало жаль бывшего сожителя.
— Ара, - сказала она.
— Ара, - откликнулся Пита, садясь в кресло рядом с ней, - ну что, как жизнь?
Как всегда, он брал на себя начальную инициативу в разговоре.
— Хорошо, - ответила Ильгет, - а ты как?
— Как видишь, - он пожал плечами, - ну а как твои дети?
— Дети в полном порядке. А вы как, еще не собрались заводить ребенка?
— А мы уже все, - сообщил Пита, - решили расстаться.
— Вот как, - Ильгет покачала головой, - сочувствую…
Он пожал плечами.
— А что здесь сочувствовать? Любви уже нет.
— И как же ты теперь?
– вырвалось у нее, - ты же говорил, что не можешь один.
— Ну это не проблема, - Пита пожал плечами, - женщин, что ли, мало вокруг. Но вообще я, видимо, эмигрирую отсюда.
— На Капари? К маме?
— Да, - ему явно было неприятно упоминание мамы.
— Ну и правильно, - чистосердечно сказала Ильгет. Внезапно она заметила, что рука Питы накрыла ее ладонь, лежащую на подлокотнике.
Гм… и даже ощущения пронизывающего тепла, как было когда-то - уже нет. Руку хочется сбросить. Что-то чужеродное. Но Ильгет не хотела резких движений - не надо его раздражать, ведь он болен. Пусть хоть немного почувствует себя нужным.
— Правильно, - повторила она, - подлечишься немного, и лучше на Капари… здесь, на Квирине… тебе, должно быть, не очень легко.
— Да ничего, - сказал Пита, - хотя действительно… там лучше в материальном плане.
— Что с тобой произошло-то?
– спросила Ильгет. Хотя, наверное, не надо было спрашивать.
— Ничего не произошло.
Он вдруг неуловимым образом оказался рядом с ней. Присел на широкий подлокотник. Рука Питы обняла ее плечи. И все-таки потекло то самое тепло, та энергия, пронизывающая, манящая.