Кольцо приключений. Книга 6. Кольцо любви

Северюхин Олег Васильевич

Поединок не был киношным фехтованием. Мы не фехтовали, мы рубились и тыкали шпагой в противника при первой же представившейся возможности. Потом, может быть, когда я вернусь домой, то буду вспоминать мой первый бой и говорить, что я провел прием «фусикумисяка» и разрубил противнику рукав, задев и тело. Не знаю, из какой стали изготовлена российская «бретта», но рубила она знатно.

Вот уже вскочили из-за стола еще двое гостей и бросились на меня. Меня спасло то, что у противников не было даг. Дага – это такой кинжал, как миниатюрная шпага, которая берется в левую руку для того, чтобы отвлечь шпагой внимание и вонзить дагу в живот

или в спину противника. Нечестно это, но война на то и есть война, чтобы воевать не только честностью, но и оружием.

Спасало меня и то, что места для размахивания шпагой было мало и моим противникам приходилось уступать другу другу очередь, вместо того, чтобы всем, как положено кодле, а не благородным дворянам, броситься на меня скопом. Как я пожалел, что не надел кольцо-револьвер. Такая штуковина существенно бы уравняла наши шансы. Из револьверчика трудно кого-то убить, если не стрелять в упор в голову, но нанести увечья и вывести из строя лишних участников драки можно.

Мое беспорядочное махание шпагой возымело действие, все трое были ранены. Как меня учили, в первую очередь я пытался поразить руку с оружием, затем достать до лица, шеи и туловища.

Мандраж первого кровавого боя стал улетучиваться, я начал трезво оценивать обстановку и осмысленно наносить удары по всем правилам бойцовской науки. И тут случилось совершенно невероятное. Хозяин таверны стукнул меня по голове деревянным черпаком, а его работница или родственница, за честь которой я собрался вступиться, облила меня не совсем холодной похлебкой.

Я бы, наверное, сразу и вырубился после первого удара, да варево меня привело в чувство. Извините меня дорогие женщины, но у меня куда-то исчезли враждебные чувства к моим соперникам, и так мне захотелось врезать простым кулаком по этой симпатичной женской физиономии. Со всего маха, по-мужски, чтобы она кувырком полетела. Все могу простить женщине. Чего бы она ни сделала, у меня даже мысль не шевельнется ударить ее, если только она сама не попробует распускать руки. А здесь? Обгажены все мои прекрасные чувства, да еще какой-то гадостью с жиром залита моя одежда. Сплюнув на пол, я вышел на улицу. За мной никто не пошел.

Глава 8

Ничего себе приключения начались. Будущему мушкетеру в Менге тоже наваляли, но его-то не облили похлебкой. Моя шляпа облита, камзол, брюки, сапоги. Шпагу в руки нельзя взять, рука скользит по рукояти. Много русских слов я сказал в сердцах, пока не отвязал лошадь и не сел в седло, испачкав и его, как будто специально смазав жиром. Лошадь, услышав знакомые слова, успокоилась и затрусила по дороге в ночь.

Вещей у меня было немного. В мешочке, привязанном к седлу, лежали зубная щетка с пастой, полотенце, станок бритвенный с помазком и мыльной пеной. Лекарства в полиэтиленовом пакете. Золото и грамота посольского приказа в кожаном кошеле на поясе. А где же кошелек? Кожаная завязка на поясе, а кошеля нет. Денег ни копейки. Документов нет. Грязный как свинья на ночной дороге в Восточной Пруссии после окончания Тридцатилетней войны. Вот уж никак не мог предположить. И все мои труды по изготовление похожей одежды, скупка золотых украшений и изготовление грамоты с печатью – все пошло прахом. Что еще на меня должно свалиться? Камень с неба? Да сколько же можно? Пришла беда отворяй ворота и, словно подтверждая эту истину, раздался голос:

– Кошелек или жизнь и побыстрее!

Три

тени впереди и одна сзади перекрывали мне путь в любую сторону на опушке леса. Вероятно, Бог мне их послал навстречу, чтобы я смог хоть на ком-то выместить свою злость. Я выхватил пистолет «Вальтер» и выстрелил в тень сзади, а потом стал стрелять в тех, кто был впереди. Кто-то охнул, кто-то закричал пронзительно и когда я спешился, то передо мной на коленях стоял мужичонка и молил о пощаде, обещая служить мне верой и правдой. Говорил по-немецки, но с каким-то акцентом.

– Ты кто такой? – спросил я.

– Солдаты мы, господин, пытаемся домой вернуться, да то денег не хватает, то силы закончились, вот и ходим по лесам да по дорогам деньги на дорогу собираем, – словоохотливо заговорил мой пленник.

– Разбойничаете? – ухмыльнулся я.

– Да разве это рабой, ваша светлость, баловство одно, – сказал солдат. – А вот те господа, что на мызе сидят, вот это разбойники так разбойники. Душегубы. А хозяин мызы у них вроде как скупщик награбленного. Они к нему приезжают ближе к ночи после грабежей богатых людей. Да и мыза вроде бы как приманка-ловушка для проезжих путников. Вас-то мы заметили давно. Все смотрели, выживете ли, а если выживете, то хоть разживемся у вас какой-либо монетой на пропитание.

– Хочешь домой добраться наверняка, с приключениями, но с сытой и пьяной рожей? – спросил я.

– Да, ваше сиятельство, да я для вас что угодно сделаю. Когда начальник есть, то сразу снимается забота о пропитании и жизнь делается легче, исполняй, что прикажут и живи в свое удовольствие, – заворковал бывший разбойник.

– Хорошо, давай-ка заберемся поглубже в чащу и переночуем у костерка, – сказал я.

Я развел небольшой костер, на котором мы поджарили по куску хлеба, оказавшегося у моего нового подчиненного.

Сон в эту ночь с натяжкой можно было назвать сном. Осень только в Африке теплее нашего жаркого лета, а везде в Европе осень не сильно жаркая пора. Костерок пригревал, и мы впадали в сонное состояние. Как только костер прогорал, так сразу холод вцеплялся своими иглами в наши тела, приглашая уснуть так, чтобы потом не встать никогда.

Дремал я вполглаза, наблюдая за невольным знакомцем, чтобы он ночью не напал на меня, и тот тоже боялся меня. Кто его знает, какие люди ездят по ночам и имеют ли при себе много пистолетов, которые прячут неизвестно куда.

Измазанную жиром одежду я вытирал травой и опавшими листьями. Кое-что оттер, но одежду придется либо отстирывать, либо выкидывать.

– А друзья твои где? – спросил я, когда уже наступило утро и мы стали разминать руки и ноги, чтобы прийти в нормальное состояние.

– Разбежались, кто куда, когда вы стали стрелять, – ответил мой спутник.

– А как тебя зовут? – спросил я.

– Рядовой Франц Рот, – отрапортовал он.

– Немец? – уточнил я.

– Можно сказать, что и немец, – улыбнулся Франц Рот.

– А еще кто? – стал уточнять я.

– А кто угодно, я везде могу прижиться, – бодро отвечал Франц.

– Выходит, что Рот – это не полная твоя фамилия? – продолжал я расспросы.

– Не полная, ваше сиятельство, – вздохнул рядовой, – если я вам скажу полную фамилию, то превращусь в существо презираемое.

– Там, откуда я приехал, ко всем людям относятся одинаково, – успокоил я его. – Так как звучит твоя фамилия полностью?

– Ротшильд, ваша светлость, – тихо сказал Франц.