Кольцо призрака
Шрифт:
– Ты где? – окликнул ее Андрей, и рассыпались сложенные из кислого сострадания унылые стены, исчезли омраченные печалью нищие родные лица. – Это синий сапфир. Редкий. Синий, потому что твои глаза… Береги его…
«Наверное, семейное кольцо, – подумала Анна. – Может, материно? Хотя Андрюша никогда не говорил о ней. Наверное, была красавица… Почему была?»
И пленительный образ, туманный и зыбкий, явился на мгновение. Но почему-то прелестное лицо вдруг потемнело, померкло. Все растаяло…
– Андрюша… – Анна тесно прижалась
– Покрывало снять?
– Да ладно.
Тут зазвонил телефон. И Анна, любуясь синими взглядами камня, протянула руку. Но бедра их уже срослись, переплелись вены. Анна чувствовала в себе толчками кровь Андрея. Она с болью оторвалась от него, еще не зная, не решив, выбирая игру, дразня его и себя.
– Не бери трубку, – торопливо сказал Андрей, стараясь перехватить на лету ее руку.
– Алло! Сейчас. Андрюша, тебя.
– Да? А… это ты. С тобой? Ну, конечно. Вся компания!
– Андрюша, – жарко прошептала Анна, – опять не хочешь, чтоб к нам пришли? Прячешь меня, да? Стесняешься? Я обижусь.
Сказала нарочно, зная, что он улыбнется и покачает головой. Он странно посмотрел на нее, словно прикидывая, просчитывая что-то в уме. Наглухо прикрыл трубку ладонью.
– Ну, я хочу, ну Андрюша… Ну, пригласи!
– Ничего себе, ты же голая. Они уже тут рядом, у метро. Ладно. – И уже в трубку. – Валяйте, ждем. Да чего ты извиняешься?
– Придут, – обрадовалась Анна. – А чем мы будем их кормить? Выпить-то хоть есть?
Не отвечая, он подошел к окну, широко раздвинул шторы. Посыпалось мелко наколотое осеннее солнце.
– Вот народ, хотят на тебя поглазеть, – с неожиданной для Анны неприязненной усмешкой пробормотал Андрей. В подвядшем дневном свете Анна вдруг застыдилась своей наготы.
– Ой, мне ж одеться надо, подкраситься, – заторопилась она. – Андрюша, ты их подержи в передней. И в комнате бардак. А что мне надеть? Ну, что ты стоишь, Андрюша, все же валяется, подбери.
Она наскоро расправила покрывало на тахте, кристалл сунула поглубже, под подушки. Кристалл неохотно скрылся, напоследок полоснув ее по руке зеленым лучом. И тут же в передней звякнул звонок.
– Андрюша, молнию застегни, поговори там с ними. Ну, какой ты!
В переднюю проникли гурьбой, тесня друг друга, сразу очень много звучащих вразнобой голосов и движений. Женский смех с обаятельной хрипотцой, низкий мужской, тихий шип Лаптя, словно из горла у него выходят пузырьки.
– Дядя Андрюша! – радостный детский голос с упрямым звоночком.
Обе в светлом, веселые, с городской бледностью, молодая женщина и девочка. Дикие жеребячьи челки упали на брови. И серый мужской костюм. Полнота еще достаточно свежа, не портит. Что-то грустное в черных с сизым отливом глазах. Из стены вывалился Лапоть. Принялся раздавать имена. Каждому досталось
– Люба-Любаня! Красавица.
– Илья.
– А это наша Ларочка. Ларочка, девочка… Погоди, чего тебе?
И почтительно расстелив голос, наклонив голову, как некий подарок всем, может даже ими не заслуженный:
– Анна!
Люба-Любаня, вся подобранная и быстрая, на сильном гибком стебле, живот втянут, не гася улыбку, а наоборот, раздувая угольки, рассыпанные на губах, подошла и поцеловала Андрея. Легко, равнодушно. Два шага в сторону, изогнулась чуть и замерла. Любуйтесь. Радость встречи. Или встреча старых друзей. Как хотите.
– Ларочка, поцелуй тетю, тетя хорошая!
Ларочка, глаза недобрые, кожа прозрачная, так что видна под ней игра голубых жилок на висках, подскочила к Анне, подняла две тонких веточки – обнять, обхватить. Анна наклонилась к треугольному нежному личику. Цепкие руки и свеже-фруктовый поцелуй. Но детские губы присосались к щеке Анны, втянув кожу в себя. Анна вытерла сочно-мокрую щеку.
– Дядя Андрюша, а где моя кукла? – Острый посвист стрижа. Ларочка вытянулась на цыпочки перед книжным шкафом, пальцы побежали по стеклу. – А сказки где?
– Ларочка, погоди. Ларочка, сядь. Куклу мама забрала, – поспешно и смущенно глянув на Анну, проговорил Илья. Провел рукой по густым волосам с красивой проседью. Люба-Любаня рассмеялась чему-то своему, доброму и простому. Руку в бедро и опять замерла. Какие мы радостные, как умеем смеяться, сердечно, от души.
Андрей промолчал, стоя спиной к окну, и лицо его против света показалось Анне темным и настороженным. Она даже рассердилась немного: нечего сказать, хозяин, такие милые люди пришли, старые друзья, сразу видно.
– Андрюша, пока вы тут… я чай поставлю, – пропела Любаня. – Ой, Илюша, а цветы?
Тут Анна увидела в руках Ильи розы, мрачно-алые, в черноту. Анна хотела было взять розы, но Люба-Любаня ей не дала. Схватила розы, отскочила, замерла.
– Уколетесь! – и стала на миг девушкой с цветами и улыбкой.
Илья с робостью, в каком-то остолбенении завороженно смотрел на Анну, а рука протянута, как будто он еще держит цветы. Цветы с облегчением расправились в высокой вазе.
Ларочка сосала уколотый пальчик, а уколовшись, сразу стала капризной, и голос лимонно-кислый.
– Хочу куклу, дядя Андрюша, ну!
Илья притянул к себе Ларочку. Люба-Любаня что-то тонко напевала.
– Они здесь жили весной, когда Андрей уезжал. А у Любани ремонт, – небрежно, обращаясь так, ни к кому, в пустоту, зачем-то принялся объяснять Илья, уже не глядя на Анну.
– И кафель меняли. Импортный, – с гордостью просвистела Ларочка. – Полы циклевали.
– Кафель, кафель, полы, лак, – пела Люба-Любаня. – Занавески, ковер. Я чай поставлю. Не крутись, поправлю заколку, Ларочка. Смотри, Андрюша, на потолке трещина. В два счета зашпаклевать и закрасить. Ее раньше не было.