Кольцо странника
Шрифт:
Разомлевший от нежданной, и оттого еще более сладкой ласки, Кончак с удовольствием посвящал жену в незнакомые и непонятные ей обряды. Еще была радость – начала она наконец-то интересоваться конями, оружием боевым.
Каждая девка половецкая получала в приданое коня да лук. С детских лет сажали малышек на коней, учили метко стрелять. Жена – мужу помощница и в мирной жизни, и на войне! А Олуэн в становище хоть и не осуждали открыто, но порой косо на нее смотрели. Ну и что, что она полонянка, все равно ведь память отшибло, могла бы и выучиться всему, что нужно!
Правда, и теперь Олуэн верхом скакать
День празднования подошел незаметно. Перед самым праздником неожиданно чуть все не испортил князь Игорь – глотнул накануне в степи холодного ветру, свалился в жару. Дыхание у него шло со свистом, лоб пылал. Всеслав и Овлур решили было, что все задуманное прахом пойдет, но за ночь Игорь оклемался, остался только кашель, но жар спал.
Задумка была смелая. Были уже припасены недалеко от становища, в пещерке, оружье и съестные припасы. Два коня паслись неподалеку – их считали отбившимися от стада, и давно уж перестали искать. А чтоб отвлечь внимание половцев – решено было, что попросятся Всеслав с Игорем участвовать в ратных играх, благо были званы. Всякому половецкому батуру лестно будет померяться силами с русскими богатырями, один из которых – сам князь новгородский Игорь! А в конном состязании, когда горячая кровь и хмельной кумыс ударят уже в головы половцам, когда от конских копыт непроглядная пыль повиснет над степью – уйдут в сторону Всеслав с Игорем и прямиком – к заветной пещерке, где уж будут ждать их Овлур и Олуэн.
Все пошло, как и задумали. Несказанно обрадовались половцы, что русские витязи хотят принять участие в празднике. Младший князь Гзак выбрал для них добрых скакунов, дали и лук, и стрелы для состязаний в стрельбе. Опрометчиво, ох как опрометчиво было это для половцев, но крепко они поверили в смиренность своих пленников! К тому ж разгорячила половецкие головы недавняя победа – ходило войско немалое на русский город Римов, и одержало верх. Много полону привели оттуда, да по пути и продали константинопольским купцам, большой барыш получили.
Олуэн отговорилась недомоганием, на праздник не пошла и потребовала, чтоб в ее шатер никто не входил. Хан, привыкший исполнять многие, даже самые странные капризы своей прекрасной жены, согласился и на этот раз.
О, бешеный восторг скачки! Храпящий конь и всадник сливаются в одно существо и вместе рвутся вперед, оставляя за спиной поверженного противника! Но на этот раз не придется Всеславу и князю упиться сознанием победы, не придется им доказать хвастливым кипчакам, что русские витязи также сильны в скачках!!.. В назначенный миг скакуны их отстали, а потом и вовсе свернули – и, как и надеялись, никто не заметил этого.
В небольшой пещерке их давно уже ждали Овлур и Олуэн. Красавица дрожала в тонком шелковом чекмене, несмотря на жару. На опасное дело решилась она! Ведь если сорвется побег, если поймают да вернут хану, – смерть ей грозит неминучая! Заждалась витязей, поминутно выглядывала наружу, кусала острыми зубками рукав. На глазах закипали горячие, злые слезы.
Олуэн первой услышала стук копыт и замерла. Не всадники – сама судьба приближалась на этот раз. Русский богатырь, мокрые кудри прилипли ко лбу, глаза горят – спрыгнул с коня, обнял, аж косточки хрустнули. Прижалась, закивала:
– Увези, увези!
Не медля, пустились в путь. Знали – есть в запасе всего-то одна ночь. Хватятся-то, может, и раньше, да хмельны все половцы. Пока сообразят снарядить погоню, пока на коней усядутся.
– Если рассвет свободными встретим, – молвил князь, – значит, спасены.
Зеленый рассвет застал их далеко в степи. Храпели взмыленные кони, жажда мучила всех четырех путников. Труднее всех приходилось Олуэн – изнеженная, балованная, она с трудом переносила тяготы пути. Все члены ее мучительно ныли, непривычные к верховой езде, томила жажда и страх. У Всеслава сердце кровью обливалось, когда смотрел он на страдания любимой. Но знал – привала теперь нельзя делать, хоть и не слышно погони. Овлур не раз сходил с коня, прикладывал ухо к земле – степь молчала.
Только к вечеру следующего дня осмелились беглецы сделать привал. К тому времени в половецком становище уж был большой переполох – хватились не только пленников, но и прекрасной Олуэн. Поначалу никто и предположить не мог, что бежали они вместе. Но шатер, где держали Всеслава и Игоря, перевернули вверх дном, и сам хан Кончак нашел на куске холстины, угольком писаный, лик своей прекрасной жены. Суров стал лицом, потемнел, как туча, и приказал:
– Снаряжайте погоню.
Снарядить-то легко, да только велика степь, во все концы не разошлешь гонцов! Искали, да не нашли. Хан за один день постарел на десять лет, был черен, как туча, – боялись подступиться. Кто-то обмолвился, мол, обманом сманили ханскую жену проклятые русичи, либо похитили и теперь будут держать до выкупа – но хан ткнул в лицо буеслову кусок холста. А на холсте том узрели все лицо Олуэн. Как живая была, и улыбка ее, краешком рта...
– Тот батур русский намалевал, – хрипло сказал хан своим приближенным. – Я видел, он все угольки собирал и царапал повсюду такое. Значит, слюбились они за моей спиной...
И ушел в свой шатер, не велел трогать. Да и так никто бы не подошел – все понимали обиду хана, злобу его.
Но не злился даже великий хан Кончак – как мальчишка лил горькие слезы.
– Чем, чем обидел тебя? – повторял про себя. – Любил ведь, угождал во всем... Видно, не победить зова крови.
Выходил из шатра, смотрел в знойное, горячее небо. Надвигался страшный, кровавый закат.
Мгла в тот вечер была особенно непроглядна, пыльный вал стоял кругом и не было видно края. В безветрии дышалось тяжко, и закат разлился багровым огнем на полнеба. Тяжело опускалось огромное, лохматое солнце. Бесчувственную Олуэн сняли с коня, осторожно уложили на траву – едва отдышалась. Да и витязям было не по себе – усталость и страх навалились. Только Овлур был свеж, весел, словно и не провел почитай что двое суток в седле. Хлопотал у костра, что-то мудрил со скудными припасами. Перекусив, чем Бог послал, беглецы полегли спать. Даже разговаривать не могли, до того измотались. Овлур вызвался стеречь, но обещал попозже разбудить Всеслава, чтоб сменил.