Кольцо Уракары
Шрифт:
Мне удалось без приключений подняться на плато по сухой расщелине, по которой, вероятно, сверху стекала вода в сезон дождей. Преодолев склон и отряхнув пыль с коленок и локтей (местами подниматься пришлось на четвереньках), я внимательно огляделся. Не было никаких признаков обитаемости — если говорить о людях: насчет прочей жизни я не мог бы сказать ничего, поскольку общаться с ее представителями в естественной обстановке мне никогда не приходилось, если не считать раза-другого в заповедниках — но там и звери были достаточно цивилизованными в отличие от людей. Я понимал, что тут — в густом лесу, подступавшем почти вплотную к самому обрыву, — какой-нибудь хищник мог таиться в трех метрах от меня — и я его не заметил бы. Может быть, так оно и обстояло в действительности, но напасть на меня никто не спешил, и это меня успокоило.
Лес явно был неухоженным, незнакомые мне по именам и облику деревья необычной конструкции (стволы, поросшие густой и длинной шерстью, высотой метра в четыре, дальше — пучок расходящихся вверх и в стороны гладких сучьев, поддерживающих — и это было самым неожиданным — один сплошной громадный лист в форме почти идеального круга) — деревья эти, похоже, находившиеся в расцвете сил, смыкали свои странные кроны высоко над телами собратьев, умерших своей смертью, над густым подростом — похоже, уже других пород. Наверняка тенелюбивые осуществляли здесь свой извечный заговор, чтобы со временем обогнать и задушить тех, кто властвовал тут сейчас. И человек вовсе не стремился внести в этот процесс свое регулирующее начало. Скорее всего потому, что человека в этих краях просто не было, как и писали об этом во всех официальных изданиях. Хотя у меня официальные издания всегда вызывали чувство сомнения.
Так или иначе, сейчас здесь было спокойно. То есть у меня была возможность не спеша подумать над тем, зачем я здесь оказался и что мне нужно было бы сразу же предпринять, чтобы продолжать погоню за уракарой и предотвратить катастрофу, в близости которой я теперь уже не сомневался.
Почему я оказался тут — совершенно ясно: и на Топсимаре, и на Аморе, и тем более на космодроме мне не удалось бы продержаться и двух дней, меня взяли бы, и уж на этот раз я не отделался бы так легко. Даже при наилучшем исходе мне, для того чтобы вновь обрести свободу действий, пришлось бы затратить немало времени — а мой запас его таял прямо на глазах. Здесь я был свободен. Но свобода если и нужна для чего-то человеку, то именно для того, чтобы осуществлять свои замыслы. А вот этой возможности я здесь никак не видел. Я был один, без средств транспорта, без оружия и с минимальным запасом еды и питья: Ариана великодушно оставила мне то, что уцелело из припасов, захваченных мною на катере Акрида. Этого хватило бы на только что начавшийся день, ну еще дня три я прожил бы без еды — но не без воды, конечно. Однако выжить — не самоцель. Выжить. Выжить… О чем я, собственно? Странно путаются мысли. Такое впечатление, что мик выходит из повиновения. Настойчиво предлагает мне какую-то информацию. Что там у него? Ариана… Марианна… Да нет, Мартина. Она не придет. С ней плохо? Очень хорошо? Что — хорошо и что — плохо?.. Что еще? Надо уходить? Срочно уходить? Куда? Прямо в лес? А там что? В лес, в лес… Ну ладно, ладно, я иду, уже иду. Что с Арианой? И что будет со мной?..
Я и в самом деле шел. Размахивая сумкой, вламывался в чащу, не разбирая дороги. Хотя никакой дороги здесь и не было. Дикий лес. Джунгли. Тропическая тайга. Да иду я, иду! Что с моей головой? Она сейчас взорвется. Разлетится на осколки, поражая все вокруг… Это стихи? При чем тут стихи? Проза. Проза жизни… Жизнь. Что есть жизнь? Форма существования белковых тел? Что со мной? Кажется, бред. Это и в самом деле бред. Жизнь. Я перестаю жить.
Прекращаю существовать. Я…
Что-то хлестнуло меня по лицу. И сильно ударило. Я упал?
Не знаю. Я совсем ничего не знаю… Голова, голова! Ее больше нет!
На этом я перестал существовать.
Глава 6
Прошла вечность, прежде чем я воскрес. Но не сразу поверил, что вернулся к жизни. Или она ко мне, все равно.
Голова была легкой, пустой, бездумной, звонкой. Боль исчезла вместе с мыслями и с привычным многомерным восприятием мира. Мир оказался простым и прекрасным. О нем не надо было думать. Только воспринимать его. Глазами, ушами, ноздрями, языком, кончиками пальцев. Не надо было говорить. Только смеяться, радуясь тому, что мир таков, каким я его сейчас увидел.
Каков же он? Я приподнялся на локте, чтобы побольше увидеть.
Я лежал на просторной веранде (слово вспомнилось не сразу), на чем-то вроде коврика, хотя и не мягком, но почему-то ласковом. Прямо передо мною был лес, позади (пришлось повернуться, чтобы увидеть, я выполнил это простое движение с радостью) — сложенная из бревен стена дома. Такие существовали только в старинных вариаблях и на картинах. В реальной жизни их давно уже не было.
Быть может, я вернулся все-таки не в жизнь, а во что-то другое? Тоже в жизнь, конечно, но в какую-то иную ее стадию?.. Хотя моя сумка — она тут, рядом, на полу, — наверняка относится к обычному миру грубых материальных тел…
На веранду взошел некто. Не человек. Четвероногое. Я напрягся, чтобы вспомнить: собака. Она подошла ко мне и улыбнулась. Я хотел сказать ей что-нибудь приятное, но забыл, как пользоваться речью. Собака поглядела на меня, повернулась и ушла, негромко постукивая когтями по доскам пола.
Я почувствовал: необходимо понять, где я, почему и зачем. У меня не было ответов, но они должны были оказаться у мика.
Однако привычное обращение к нему ни к чему не привело. Мик впервые за долгие (показалось мне) прожитые годы безмолвствовал.
Это вызвало у меня острое чувство тревоги. Я испугался. Я не умел жить без мика. Никто в мире не умел. Только что наполнявшая меня радость исчезла. Ее место занял страх.
Я сел на коврике. От резкого движения закружилась голова. Но только на миг. Подобрав под себя ноги, я медленно начал вставать, опасаясь того, что ноги не станут повиноваться, что снова засбоит вестибуляр. Но ничего не произошло, колени не дрожали, голова оставалась ясной. Ясной и пустой, как будто ее недавно тщательно промыли.
Захотелось войти в медитацию. Но, к своему ужасу, я убедился, что забыл, как это делается. Значит, дела мои совсем плохи.
За спиной возник звук. Я повернулся, инстинктивно приняв защитную позу, готовый к нападению неизвестного врага.
Звук — легкий скрип — шел от открывшейся двери дома. Сейчас в ней появился кто-то, похожий на меня. Не то, чтобы он был моим двойником, но у него были две руки, две ноги и все прочее — то есть он был человеком. Это меня обрадовало. Я понял, что только что был готов повстречаться с кем-то, совершенно чуждым. Все происшедшее со мной заставляло готовиться к самому необычному. А этот был привычным, и даже одет оказался совсем так же, как одевается большинство людей в Федерации.
Увидев меня стоящим, человек улыбнулся:
— Здравствуйте. Как себя чувствуете? Пришли в себя немного?
Я понял все, от первого слова до последнего. Потому что сказано все было на нормальном феделине — языке общения между мирами Федерации. Мне даже почудилось, что в речи его слышался слабый теллурианский акцент. Но в этом я мог и ошибиться.
Я хотел ответить обычным: «Со мною все в порядке», но язык по-прежнему отказывался подчиняться. Вместо членораздельной речи я издал какое-то мычание. Наверное, на моем лице возникла гримаса отчаяния, потому что человек сказал: