Шрифт:
Мери КАММИНГС
КОЛЬЦО
Mary CUMMINGS
Часть первая
Глава 1
Неширокую асфальтовую дорожку, проходившую вокруг парка, все называли просто кольцом. Длина ее была чуть больше мили, что очень устраивало тех,
Как и на любой транспортной магистрали, здесь существовали свои правила и свой час пик. Примерно в шесть утра, когда только начинало светать, на дорожку выходили первые любители бега. За ними — собачники, стремившиеся побыстрее добраться до одного из входов в парк и отпустить своих любимцев с поводка. Часам к восьми бегунов становилось меньше, зато приходил черед студентов колледжа, находившегося за парком. Некоторые из них неслись по дорожке на скейтборде или роликовых коньках, распугивая редких, еще попадавшихся на пути любителей пробежки.
Часам к одиннадцати на кольце мало кого уже можно было встретить — а потом, к обеду, все повторялось в обратном порядке...
К сожалению, у городских властей несколько лет не доходили руки до того, чтобы отремонтировать изрядно потрескавшийся асфальт. Поэтому неудивительно, что колесо инвалидной коляски, попав в выбоину, резко вильнуло и соскользнуло с дорожки. Человек, сидевший в ней, замер в неудобной позе, откинувшись влево и изо всех сил пытаясь сохранить равновесие. Коляска застыла накренившись; сотовый телефон был закреплен справа, и любая попытка дотянуться до него привела бы к падению.
От злости и ощущения беспомощности на глаза наворачивались слезы. Что делать? Сидеть вот так и ждать, пока Бен, удивившись, что его так долго нет, решит пойти посмотреть, что же стряслось?
Можно, конечно, пренебречь всем, дотянуться до телефона — и неизбежно упасть, и валяться потом в мокрой траве, как перевернутая черепаха, вызывая жалость случайных прохожих... черт бы их побрал! Или позвать на помощь кого-то из этих вот случайных прохожих. Или попытаться все-таки выпутаться своими силами. Если сильнее отклониться влево... От этого движения коляска дернулась как живая, начала медленно и неумолимо крениться — он замер, не дыша, тщетно пытаясь восстановить равновесие, и неожиданно услышал сзади шаги.
Ну вот... уже и добрые самаритяне на подходе. Теперь можно попросить помощи — авось не откажут несчастному калеке! А потом нужно будет улыбаться и благодарить... Эта мысль вызвала приступ невыносимой, застилающей глаза багровой пеленой ярости.
Просить не потребовалось — человек, подбежавший сзади, с одного взгляда оценил обстановку. Толчок... женский голос: «Осторожно!» — и коляска, выровнявшись и прокатившись пару метров, остановилась на безопасном месте.
— Сейчас, тут сбоку стопор... Вот и все! — раздался тот же голос.
Справа вынырнула легкая фигурка, встала перед ним, отряхивая руки.
И они замерли на мгновение, впервые увидев друг друга. Первое, что она подумала: «Какой красивый мужик!» А через секунду, вспомнив про коляску: «Как жалко...» И смутилась — она ожидала увидеть человека намного старше, а этому было едва за тридцать.
Волевое лицо с чуть впалыми щеками и выступающим подбородком, темные волнистые волосы и потрясающие сине-бирюзовые глаза. Никогда в жизни она не видела ничего подобного...
Но почему-то эти глаза смотрели с недовольным выражением, еще больше смутив ее.
Если бы ему предложили придумать ей имя, он назвал бы ее Джой — радость. Казалось, она вся переполнена радостью жизни, и от этого ей трудно устоять на месте. Длинные ноги нетерпеливо переступали, готовясь нести их обладательницу дальше, но, судя по дружелюбной, чуть смущенной улыбке, она ждала от него каких-то слов.
А говорить ничего не хотелось — хотелось просто разглядывать ее.
Волосы небрежно растрепанной пепельной шапочкой обрамляли узкое лицо с выступившими на верхней губе бисеринками пота. Тонкая и легкая, она все же не производила впечатления хрупкости или субтильности — скорее напоминала молоденькую скаковую лошадку с отливающей золотистым блеском шкурой и переливающимися под ней мышцами.
— Это вода? — спросила девушка, кивнув на бутылку, торчащую сбоку коляски.
От затянувшегося молчания становилось уже не по себе, а убегать, не сказав ни слова, казалось как-то неудобно.
— А? Да, конечно... Как я сразу не подумал! — Достав бутылку, он протянул ей. — Вот, пожалуйста!
— Плесни мне немного на руки! — попросила она, нагнулась и вытянула вперед ладони.
Торопясь, и сам удивляясь, почему так торопится, он отвинтил пробку и вылил на подставленные руки рассыпавшуюся веселыми брызгами струю.
— Куда, куда?! Хватит! — рассмеялась девушка, отряхнула руки и снова потянулась к бутылке. — Можно?
Запрокинув голову и почти не касаясь губами края бутылки, девушка сделала несколько глотков, после чего, оттянув ворот майки, плеснула немного воды и туда — на миг зажмурилась от удовольствия, встряхнула головой и вернула бутылку.
— Спасибо!
Сделала шаг назад, улыбнулась, махнула рукой и, повернувшись к нему спиной, побежала дальше по дорожке.
Весь вечер он думал о ней, восстанавливая в памяти малейшую подробность — как она запрокинула голову... улыбнулась... и под промокшей майкой явно не было лифчика. Одернул себя: к чему все это?! Ему-то!
И снова вспоминал дружелюбные глаза, кажется, светло-карие? Да, точно, светло-карие! И как она пила, а по шее скатилось несколько капель воды. И ямочку на щеке, когда она улыбнулась...
На следующий день он поехал на кольцо сам — без обычного, ставшего уже почти традицией получасового препирательства: стоит или не стоит это делать; не стал привычно ссылаться на намечающийся дождь и срочную работу.
Обязательную ему милю решил на сей раз проехать против часовой стрелки — в конце концов, он же не обязан подчиняться неписаным правилам, принятым любителями пробежки! Да и приближающихся бегунов так будет лучше видно...