Колдовская вода
Шрифт:
Но Зайцев не сплоховал. Взял, да и пробежал по кучкам земли между могилами и еще «ура!» для храбрости заорал. А затем помчался прямо на толпу скелетов, преграждавших проход. И скелеты, брякая костями, бросились от него врассыпную! Некоторые стукались о деревья, сталкивались друг с другом, теряли черепа и отдельные кости, а затем начинали суетливо собирать самих себя. Пока одно приставляли, другое отваливалось, прикрепляли это — третье отскакивало.
Наверно, не будь у Петьки других дел, он бы еще и посмеялся над этими чудиками, но в этот момент он как раз выскочил на небольшую прогалину между деревьями, где стояла покосившаяся и полусгнившая часовня под четырехскатной
Петька поставил ведро на землю и перевел дух. Конечно, при пробежке из ведра немного колдовской воды расплескалось, в том числе и Петьке на штаны, но особой беды в этом не было. Во всяком случае, ноги от нее не зудели и не болели. На руку тоже немного попало, но и от этого никаких неприятных ощущений Петька не испытывал. И он без особой опаски потянулся к ведру, чтоб зачерпнуть пригоршню и…
Сантиметра не дотянулся до нее Зайцев, как поверхность воды вспыхнула, будто в ведро был налит бензин. Пламя аж на полметра поднялось, и черный дым повалил в небо.
Хорошо еще, что Петька не шарахнулся назад, а просто отдернул руку. Потому что скелеты, вроде бы уже разбежавшиеся, вновь стали завывать, и, возможно, Петькин шаг назад стал бы его шагом к гибели.
Ну а это разве не гибель?! Сейчас вся колдовская вода сгорит, а это значит, что Петьке не пройти в часовню, не расколдовать Лену и вообще — все страшное, что предсказала Трясучка, непременно сбудется…
Но Зайцев все же заметил, что пламя это какое-то странное — хоть и яркое, но жара не дает. Ясно — обман! Это нечистик, чуя, что сейчас Петька сделает то, что его не устраивает, решил меры самозащиты принять.
Конечно, сунуть руку в огонь Петька решился не сразу, выждал чуток. А потом — р-раз! — и окунул правую в ведро. Огонь сразу погас, будто его ветром задуло. И вода перестала светиться и стала похожа на самую обыкновенную водопроводную воду.
Зайцев помнил, что надо трижды окропить пень живой водой и сказать: «Во имя Отца, Сына и Святаго духа — сгинь, нечистая сила!» Но в самый последний момент его сомнение охватило: надо ли просто три раза брызнуть водой на пень, а уж потом произнести всю фразу или же требуется при каждом окроплении произносить по отдельности про Отца, Сына и Святаго духа. Под конец Петька еще до одного варианта додумался: а может, надо после каждого кропления всю фразу говорить? В другое время он вряд ли стал бы особо голову ломать — какая разница? Но в колдовских делах всякое слово много значило. Это ж почти как набирать команду на компьютере: поставишь всего один знак препинания не там — и ничего не получится. И еще Петька вспомнил мультик-сказку, где герою предложили самому выбрать себе участь, поставив запятую в известной фразе: «Казнить нельзя помиловать». Поставил бы запятую после первого слова — могли бы и голову отрубить!
Пока Петька думал, держа ладонь лодочкой, над ведром заклубился пар. Теперь она по-настоящему кипела — ощущалось, что пар горячий, руку не сунешь! — и очень быстро выкипала. За какие-то пять минут почти треть ведра выкипела. Еще десять пройдет, и останется только то, что в горсточке…
В общем, Зайцев понял, что надо делать все побыстрее. Он стряхнул несколько капель на пень и произнес:
— Во имя Отца…
После этого пень вздрогнул и его контуры немного поменялись. Разглядеть,
Петька еще раз окропил пень, со словами:
— И Сына…
Сразу после этого послышался противный скрип и шорох сыплющейся земли, а затем очертания пня стали более крупными и… страшными. Волны страха, который отступил после того, как удалось разогнать скелеты, вновь накатили на Петьку. Но он все же сумел в третий раз плеснуть водой на пень и пробормотать дрожащим голосом:
— И Святаго духа…
В ту же секунду послышался тяжкий, мощный рев, но не какое-нибудь там мирный бычий «му-у-у», а чудовищный, словно бы вдавливающий в землю, бьющий по барабанным перепонкам:
— Уо-а-а-а!
Петьку словно бы током ударило, он оцепенел и на несколько секунд потерял дар речи. Язык словно бы приварился к нёбу и не хотел ворочаться. А ведь Зайцев не сказал самого главного!
Все озарилось жутким багровым светом, и прямо на глазах у Петьки пень превратился в огромную, иссиня-черную бычью голову с чудовищных размеров рогами, намного большими, чем бивни слона! А затем с каким-то металлическим скрежетом из земли вырвалось туловище с четырьмя ногами и хвостом! Из глаз чудовища вырвались пучки яркого оранжевого света. Огромная красная пасть, из которой торчали восемь здоровенных клыков, хищно распахнулась… Черный Бык, которого Петька видел в самом первом кошмаре, теперь предстал перед ним наяву, во всей своей красе!
Зайцев отчетливо понимал, что ему осталось жить какие-то секунды, он оказался на грани жизни и смерти. Язык служить отказывался, к нему будто гирю подвесили. И лишь мысленно Петька мог взмолиться: «Господи, помоги!»
Но сразу после этого тяжесть на языке пропала, сухость во рту исчезла, и всего лишь за какой-то миг до того, как Бык, нагнув голову и оскалив пасть, собирался ринуться на Петьку, тот сумел выпалить:
— Сгинь, нечистая сила!
А еще и осенил Черного Быка крестным знамением, хотя этому ни Трясучка, ни Путята его не учили.
Ба-бах! — Петька зажмурился от ослепительно яркой бело-лиловой вспышки и мощного раската грома, а когда открыл глаза, то увидел, что Черный Бык опять превратился в пень. Но уже в следующее мгновение пень сам по себе рассыпался в труху, которая вспыхнула синим пламенем и сгорела в считанные секунды без дыма и гари. В ведре, где осталось не больше половины от колдовской воды, тут же прекратилось бурление, и когда Зайцев сунул в него руку, то обнаружил, что вода холодна как лед. Зато она снова стала испускать голубоватое свечение.
Глава XIX
В ЗМЕИНОМ КОЛЬЦЕ
Только тут ошалевший от всего Петька вспомнил, что змея по имени Лена куда-то уползла, позабыв, как видно, что ей пора в девчонку превращаться.
— Лена-а! — позвал Петька. — Ты где?
Но ответа не последовало. Тогда Петька решил, что надо зайти в часовню и сделать все, о чем говорила Трясучка. Подняв сильно полегчавшее ведро, он без особого страха вошел в часовню.
Ничего напоминающего часовню внутри этого строения не было. Так, обыкновенная избушка. Или даже сарайчик какой-то, потому что пола как такового в часовне не имелось — он давно сгнил. Осталась только труха, через которую пробивалась трава. Бревенчатые стены тоже были источены жучком и обросли мхами, лишаями, а в верхних углах под потолком висела многослойная паутина с давно засохшими мухами.