Колдовской мир: Трое против колдовского мира. Волшебник колдовского мира. Волшебница колдовского мира
Шрифт:
Я медленно обвёл взглядом берега и реку. За моим островком виднелся другой, побольше, местами покрытый зеленью. Я подумал, что хорошо было бы добраться до него, но понял, что не смогу бороться с течением.
Разве что… Я посмотрел на кучи застрявшего среди валунов плавника. Что, если попробовать сделать плот? Нет, не плот, конечно, хотя бы опору, чтобы, держась за неё, довериться течению в надежде, что удастся прибиться к берегу.
А что потом? Безоружный, способный только ползти, я стану лёгкой добычей для серых, расти или другой нечисти,
Но другого выхода не было, я нагнулся как можно ниже, стараясь не потерять неустойчивое равновесие, и попробовал подтянуть к себе плавник. Мой улов был слишком ничтожен — мелкие палки и прутья, настолько истёртые водой и пересохшие, что они легко ломались. Одна палка оказалась подлиннее и потолще, и я попробовал, опираясь на неё, продвинуться вперёд, прыгая на одной ноге. Боль и напряжение при этом были так велики, что после каждого «шага» приходилось отдыхать, обливаясь холодным потом и борясь с головокружением. Песчаная полоса оказалась слишком узкой, дальше идти было некуда — остальную часть островка покрывали валуны, и я не решился карабкаться через них.
С большими усилиями я всё же натаскал и набросал кучу плавника и опустился на песок рядом с ней. Связать всё это вместе было для меня задачей не из лёгких. Если бы при мне остался нож, я мог бы нарезать полосы из своей одежды. Однако нож я тоже потерял, а на островке не было никакой растительности, с помощью которой можно было бы связать плавник.
Я решил снять надетую под кольчугу кожаную куртку и использовать её как мешок, набив сухим плавником. Но будет ли он держать меня? И будет ли вообще держаться на плаву?
Мысли в голове путались: как в полузабытьи цеплялся я за свой план, не очень-то веря, что смогу его осуществить. Меня мучила жажда. Я медленно прополз туда, где плескала в гальку вода, и, зачерпнув пригоршню, поднёс её к губам. Я пил жадно, горсть за горстью, затем плеснул себе в лицо и, проведя по нему ладонью, почувствовал, как оно горит, и подумал, что у меня, должно быть, жар.
Я принялся стаскивать с себя кольчугу, путаясь в ней, и мне пришлось несколько раз отдыхать, прежде чем удалось её снять. Теперь мне было уже не холодно, а жарко — так жарко, что я хотел тут же ринуться в блаженную прохладу реки…
Зачем я снял кольчугу?.. Что собирался делать?.. Я сидел, глядя на кучу металлических колец, лежавшую у меня на коленях, и пытался вспомнить, почему мне так необходимо было раздеться.
Куртка… Я дёргал её за ремешки. Надо снять её… Но теперь малейшее движение давалось с таким трудом, что я задыхался после каждой попытки.
Пить… воды… воды…
Я снова подполз, обдирая о гальку руки, к реке и хотел было зачерпнуть воды…
Прямо передо мной появилась чудовищная пасть — огромная, зубастая, и она разинулась, готовая поглотить меня. Я видел только пасть и зубы. Рванувшись назад, я подвернул раненную ногу и потерял сознание от боли…
— …Очнись!
— Кайлан?
— Очнись! Дусса, помоги! Сделай что-нибудь, чтобы он пришёл в себя!
Я почувствовал на лице прохладную влагу. Кто-то разговаривал со мной — не вслух, а мысленно.
— Кайлан?
— Очнись же! Очнись, если ты жив!
Нет, это не Кайлан и не Каттея. Я не узнавал этого голоса, тонкого, пронзительного, от которого появлялась резь в мозгу, как от иных звуков режет уши. Хотелось спрятаться от этого голоса, но он не отставал:
— Очнись!
Я открыл глаза, ожидая почему-то, что увижу то речное чудовище, но вместо него передо мной оказалось женское лицо — бледное, обрамлённое серебристой пеленой волос.
— Очнись! — чьи-то руки трясли меня за плечи, пытаясь приподнять.
— Что?.. Кто это?..
Она всё оглядывалась, словно тоже боялась чудовища, испугавшего меня. Она была явно встревожена, но мной владело полное безразличие, и, снова посмотрев на меня, она нахмурилась. Её мысли, как ножи, вонзались в мой измученный головокружением мозг.
«У нас мало времени. Они заключили сделку: ты — обещанная плата! Ты что, хочешь попасть к т е м?»
Я заморгал. Её настойчивые мысленные призывы всколыхнули во мне инстинкт самосохранения, который спасает человека даже когда отказывается служить разум. Она пыталась тащить меня к реке, и я медленно пополз. Но, опомнившись, остановился, и начал сопротивляться её усилиям:
— Там… там что-то…
В отчаянии она ещё крепче обхватила меня:
— Не бойся, он послушный. Скорее! За тобой могут прийти.
Её решимость сломила моё слабое сопротивление, я пополз дальше и вскоре уже барахтался в воде.
— На спину… перевернись на спину, — велела она.
Сам не знаю, как я оказался на спине, и меня снова потащили вниз по течению, на этот раз — осторожно поддерживая мою голову над водой… Моя спутница использовала течение, чтобы ускорить наше бегство. Да, это было именно бегство — в воде сознание моё прояснилось настолько, что я стал понимать: нам грозит какая-то опасность.
Начался ливень, он неистово хлестал по поверхности воды — тучи, так долго таившие в себе угрозу, наконец расставались со своей ношей. Дождь заливал мне лицо, я закрыл глаза и почувствовал, что тревога моей спутницы усилилась.
— Надо… надо выбраться на берег… пока вода не поднялась… — уловил я её торопливую мысль.
Потом она издала мысленный сигнал такой высоты, что я не смог его воспринять. Но вскоре последовал внезапный взрыв облегчения. Наконец, она приказала:
— Теперь уходим под воду. Вдохни как можно больше воздуха и задержи дыхание.
На мой протест она не обратила никакого внимания, и мне ничего не оставалось, как подчиниться. Внезапно стало темно. Должно быть, мы не просто погрузились под воду, но очутились в какой-то подводной пещере. Человеку вообще свойственно испытывать страх перед неизвестностью, а во мне этот страх удесятерялся моей беспомощностью. Понимает ли она, что мне нужен воздух… воздух… сейчас ж е!..