Колдовской мир: Волшебный пояс. Проклятие Зарстора. Тайны Колдовского мира
Шрифт:
Я решительно застегнул на себе пояс, снова укрыл его мех и камень под рубахой и дублетом. Я уже шнуровал дублет, когда вошел Пергвин с известием, что владетель немедленно хочет видеть меня в Большом зале.
Там собрались сильные люди. За мной не было ни положения, ни права голоса, но как признанный наследник владетеля я должен был присутствовать на совете. Здесь были командир гарнизона Кадок и Эргил – тихий старик, весь ушедший в свои хроники и, по слухам, многое знавший о Силе оборотней. Эргил вернулся после месячной отлучки. Впрочем, он был таким незаметным, что едва ли кто
Магус был очень заметен. Разница в возрасте с ходом лет, казалось, разделила нас больше прежнего. Раньше он мучил и унижал меня, теперь вовсе не замечал. И мне так было легче. Сейчас он уверенно занимал место рядом с отцом, держа в руке кубок. Этот кубок он снова и снова поворачивал в пальцах, словно любуясь стертой временем гравировкой.
Я скользнул на место рядом с Эргилом (моего появления никто не заметил). Меня неизменно подавлял дух строгой древности, витавший в этом зале.
– Так, значит, правда… – тяжело проговорил Эрах, словно известие, которое он собирался нам передать, было не из радостных, – что предстоит сбор войск. Мы, вместе с Голубыми и Золотыми мантиями поддерживаем Верховного Правителя Айдана.
– А Серебряные? – не вытерпел Кадок, когда мой дядя умолк.
– Никто не знает. В замках западных и внутренних краев заметили большое движение.
– Серебряные всегда предпочитали союз с Голосами гор, – заметил Эргил. – Это они почти полгода удерживали Ястребиный Коготь, перед тем как нам покинуть Долины по Дороге Памяти. В их жилах половина древнейшей под луной крови.
– Но кто мутит воду? – вдруг вопросил Магус. – Я побывал посланцем в двух десятках замков. Я добрался даже до Белого потока. Всюду волнения. Люди не выезжают в дорогу без оружия. Но никто не слышал о вылазках диких горцев, и боевой рог не прозвучал.
Мне вспомнились слова Пергвина о приливах и отливах бед в Арвоне и о том, что близится конец наших мирных времен. Однако враг, которого не знаешь по имени, тревожит больше, чем открытый враг.
– Неизвестно, – ответил Магусу отец. – Но наш наследственный Дар – чуять грядущую бурю. Рассказывают, что Голоса читают звездные карты и умеют пророчить будущее. Если и так, их предостережений никто не слышал. Очень может быть, что откроются одни из Ворот и против нас снова встанет ужас, изгнанный в давние времена, а теперь усилившийся и вооружившийся.
– Так и есть, – тихо проговорил Эргил. Все обернулись на его негромкий голос. – Весь наш мир охватила война. Долины отбивали нашествие безжалостных пришельцев и после долгой борьбы оттеснили их. Наши родичи за морем тоже были втянуты в войну, которая едва не стерла их с лица земли. В тот раз победа осталась за ними, но борьба так изнурила их, что многие поколения не смогут призвать себе на помощь Силы. Все, что служило нашей защитой, мало-помалу слабеет, будь то новые народы не нашей крови или нам подобные. Как знать, не чуют ли те, за Воротами, нашей слабости, не стало ли им известно, что пробил час нового приступа.
– Приятно слышать! – съязвил мой дядя. – Но бывает, что во
Он принялся распределять обязанности и труды. Тогда, перед лицом неясной угрозы, я наполовину забыл собственные опасения.
О том, что замыслил Магус и как у меня открылись глаза
Дядя послал меня на сбор урожая с дальних полей на севере. Я трудился вместе с земледельцами, не только проверяя груз на отправлявшихся в житницы замка телегах, но и помогая наваливать снопы на эти самые телеги. Тяжесть, лежавшая на нас в те дни, заставила забыть о рангах, и мы дружно трудились, чтобы, как повелел владетель Эрах, подготовиться к любой осаде.
Должно быть, тем же были заняты и другие владетели, потому что в эти недели к нам не прибывали вестники. Не было и веселых пересудов о ежегодном Празднике жатвы. Лучше, казалось каждому, оставаться под собственной крышей и не выезжать за границы своего поля.
Вечерами, когда я после дневной страды без сил валился на кровать, у меня было одно желание: выспаться, пока утренний горн не поднимет нас к новым трудам. Я по-прежнему не снимал пояса, но в те дни он был для меня лишь предметом одежды. Ни мать, ни Урсилла не давали о себе знать.
Они тоже были заняты. Варили эликсиры, заготавливали впрок плоды, пекли твердые дорожные хлебцы (их можно было подолгу хранить без порчи) – полны руки забот. Даже деревенские дети разыскивали на опушке ореховые деревья и, соревнуясь за добычу с лесными зверушками, мешками тащили домой, чтобы очистить от твердой скорлупы, перемолоть ядрышки в муку, которой сдабривали хлеб.
Прошли дни, а затем и недели, вновь приблизилось время полной луны. Работа наша шла к концу. Всё, чем могла накормить земля, уже убрали в амбары и кладовые. Погода в ту жатву стояла прекрасная – ни одного дождливого дня, даже облака не грозили непогодой. Легко верилось, что Силы одарили нас своей благосклонностью.
И все же временами земледельцы роптали. А если и нет, то, распрямляя спины для краткого отдыха, обводили поля взглядами, в которых не было удовлетворения, а было все больше вопросов. Слишком легка была в тот год их доля, и они не доверяли такой легкости, опасаясь, что она предвещает будущие неприятности.
В канун полнолуния я с последней телегой вернулся с последнего поля. Ныли все кости, словно тело в жизни не знало отдыха. Мои спутники не смеялись, не перекидывались грубыми шутками, как заведено у людей, скинувших с плеч тяжелый, но успешный труд жатвы. Я заметил, что, хотя главный жнец и связал из последних колосьев чучело Жатвы и работники выпили в ее честь присланный в поле сидр, в обряде не было радости, словно они совершали его только по обязанности.
И замок без радости встретил нашу телегу с наколотой на вилы Жатвой, венчавшей груду снопов, хотя люди, памятуя обычай, высыпали во двор нас встречать. И дядя мой предложил второй раз выпить за Жатву.