Колдун на завтрак
Шрифт:
Я же легко перемахнул через забор, отодвинул засов ворот изнутри, впустил араба, сунул ему сухарик с солью — заработал, брат, и осторожно встал сбоку от Фёдора Наумовича, чтобы, часом, не заслонить ему свет.
— Как он?
— Однако-с…
— Ох ты ж больно-то как… Куды граблями тычешь, клистирная трубка? Я ж ещё живой, а ты в моей ноге как в салате ковыряешься…
— Прохор, не смей! Доктора слушаться надо, врачи — наши друзья. Делай всё, что этот коновал скажет!
— Однако-с я попросил бы…
— Ай ты ж, щиплет-то как… Ровно спирту на открытую рану плеснули да хреном
— Не слушайте его, доктор, он в горячке и не такое скажет. Пока меня не было, матом стихотворным не обложил?
— Однако-с не успел…
— Ща успею! В один момент так словишь комплимент, чтоб фонарём под очами светить и днём и ночами!
Ну вот примерно так и разговаривали. Нет, до рукоприкладства я Прохору дойти, естественно, не позволил бы. Это он от боли так ругается и храбрится, а у самого уже весь лоб в капельках пота и зубы скрипят, аж крошатся…
Многоопытный лекарь держался молодцом, на вопли и угрозы больного не реагировал абсолютно, вот что значит военно-полевая практика. Воистину прав наш бессмертный баснописец Крылов, говоря: «По мне хоть пей, да дело разуметь умей!» Не ручаюсь за точность цитаты, но смысл именно такой. Наш Наумыч если и пил как лошадь, то и пахал как конь!
Говорили, в своё время молоденький харьковчанин, студиозус Бондаренко после исключения из медицинского училища за вечное подпитие подвязался трудиться в библиотеку, работал сторожем, долгое время мотался официантом по крупным кабакам, а потом подался в казачьи войска Запорожья. Служил у кубанцев, у терцев, отметился на Кавказской линии и вот уже лет пять-шесть как был прикомандирован к нашему полку. Любимая поговорка — «Для военного врача больных солдат по уставу не существует!». Всех вылечим, всех на ноги поставим — и за Россию-матушку на рысях, в лаву, ура-а-а!..
— А теперь заткнитесь оба-с, — твёрдо поставил нас на место Фёдор Наумыч. — Больного в лазарет, под наблюдение-с. Строгая диета: только каша без масла и сахара, никакого мяса, ничего жареного и ни капли-с алкоголя! Меня не обманешь, я унюхаю-с…
Мы тоскливо переглянулись. Обидно, но ведь не врёт, он сам пьяница, чуть где спиртное заароматизирует, так учует за версту и на штык под землю!
— Саму болезнь покуда научно обозначить-с не могу, не придумали ещё по-латыни ейное прозвание. Но лечить возьмусь! А куда денусь? Хотя и за результат ручаться не могу-с…
После чего лекарь встал, выпрямился, приобнял меня за плечи и отвёл в сторонку от повесившего нос бесперспективного Прохора.
— Генералу Василию Дмитриевичу я сам доложу-с. А вы, юноша, поступили невежливо, но правильно, подняв меня-с в такую рань. За то и честно предупреждаю вас: лучше готовьтесь к худшему-с… — тихо добавил он.
— Да его всего лишь собака укусила! — на месте обомлел я. — Мало ли кого кусают, что ж с этого сразу… к худшему готовиться? Я вон скока раз покусанный, и даже кобылой, чтоб её расплющило, гарпию непарнокопытную… и ничего, жив!
— Да, на штанах есть разрезы-с, и я готов предположить, что они от зубов, — раздумчиво признал Наумыч. — Но самого укуса нет-с! Нет на коже бедра соответствующих травматических отметин. Только синяки-с, как от тяжелейшего удара чем-то тупым и холодным. Налицо симптомы кровоизлияния и обморожения-с…
Я захлопнул рот.
— Вот именно. Мне всякое видеть довелось, но с подобным не сталкивался… Попробую в течение дня получить консультацию у губернаторского лекаря, мы с ним дружны-с. А лазарет устройте прямо здесь. Мягкая постель, тепло, предписанная диета и обильное-с, горячее питьё-с. Я загляну вечерком-с…
Когда он попрощался и ушёл, я медленными шагами поплёлся к Прохору. Мой верный денщик тихо спал, утомлённый медицинским осмотром. Мне оставалось осторожно укрыть его тулупчиком, остановить проходящий у ворот казачий дозор, приказав хлопцам пониже чином доставить сюда кашу и чай, а потом сесть у стойла и… заплакать.
Я ничего не мог с собой поделать, слёзы меня не слушались, просто бежали по щекам, не облегчая и не унимая мою душевную боль. Потому что этот человек стал мне вместо старшего брата, которого никогда не было, потому что он учил и защищал меня, был и кнутом и пряником, и нянькой и щитом. Я ведь, если по чести, даже не задумывался никогда, как можно… ну, жить без его опеки, его глупых стихов, его казачьей мудрости, его наивной веры в меня? Он всегда делил со мной хлеб, он получал половину громов и молний, что посылал на мою голову дядюшка, он шёл за мной и в огонь и в воду, и к чёрту в пекло в Оборотный город… Стоп. А ведь это мысль…
Арабский жеребец, вытянув умную морду, осторожно мягким храпом снял последние слезинки с моих щёк. Потом коротко и тихо заржал, словно бы приглашая: садись скорей, едем за советом к твоей Катеньке!
— Так, Прохор, ты держись, — хватаясь за седло, бормотал я. — Я быстро, туда и обратно, галопом долечу. Катя поможет. Полистает свою волшебную книгу, найдёт чудесное лекарство, закажет его прямо из светлого будущего к себе на склад и поделится. Мы тебя спасём. Ты отдыхай. Всё хорошо будет. Я обещаю. Слово даю казачье! Главное, не уходи никуда, поспи…
Пару минут спустя мы с арабом мчались за село, на старое кладбище, там удобный спуск в Оборотный город. На этот раз я рисковал не только своей жизнью, поэтому захватил и дедову саблю, и нагайку с вшитым свинцом, и короткий тульский пистолет, заряженный серебряной пулей.
Уже пролетая между крестов, мой конь грудью сбил двух опешивших чумчар. Посреди дня ходить повадились, совсем света божьего не боятся, обнаглели до крайности! Надеюсь, хоть башки свои пустые раскроили капитально, мне некогда было оборачиваться да рассматривать. Я спрыгнул с седла у нужной могилы и обнял за шею коня:
— Иди погуляй, меня раньше чем часа через два-три не жди, но к обеду надо вернуться. Со мной тебе нельзя, сам знаешь, ну а будет кто приставать — дай разок копытом в челюсть, ты ж у меня учёный…
Араб понимающе кивал, обещая ждать сколько понадобится. Он помнил, как словил по ушам за то, что бросил меня однажды. Так что правильно, во всех смыслах учёный…
— Господи, спаси и помилуй. — Зная, куда иду, я трижды перекрестился, сплюнул через левое плечо в гипотетического беса и прямо руками начал разгребать сухую землю.